Читать книгу "Враждебный портной - Юрий Козлов"

В каталоге обнаружилась одна единственная ссылка, причем удаленная, без даты, которую Каргин с немалым трудом восстановил.

Это был скан заметки под названием «Осечка», сопровожденный сносками и краткими пояснениями из справочных материалов.

«В подвале, — писал корреспондент с говорящей фамилией Нагансон, — один из чекистов сразу же приковал мое внимание странностью своих одежд. На голове у него было то же, что у всех, — армейская папаха, выданная в ПОЮЖе, с наколотой наискось алой лентой мобилизованного. Но ниже начиналось необычное. Это была выцветшая кожа с карманами, навалившаяся горбом на долговязую и тощую фигуру. Кусок полы сзади был выдран и болтался, как язык, под колоколом зада. “Это не собаки, — ответил обладатель оскорбительного наряда на мой вопрос. — Это я просто зацепился в лодке за якорь”. Лоб его пылал. На виске сильно билась мягкая жилка. “Вы больны, — сказал я, — вам надо в госпиталь”. Он отшатнулся и вытаращил на меня глаза. Потом губы его затряслись. “Я не хочу”, — сказал он и заплакал.

Сухое и колючее слово “расстрел” — судьба этого, назовем его Д., чекиста.

Из окна губчека видно, как медленно тащится по рельсам товарный поезд с блошиным начесом мешочных людей на крышах вагонов, как вдоль перрона ходит пьяный с зажженным фонарем, вычерчивая в темнеющем воздухе одному ему понятные фигуры.

В кабинете председателя губчека синий папиросный дым удавом обвивает лампу. Разговор о рыбалке. “Клев, братцы, был удивительный. Только закинешь, а рыба-то одна за одной, одна за одной, чуть не за хвост друг друга хватает. Перенаселенность в этом озере у них страшенная, а рыба все серьезная”.

“За что его?” — мой вопрос растворяется в дыму, вытягивается через открытую форточку в небо, куда уже успели ввинтиться первые шурупы звезд. Вопрос наматывается на звезду, как смерть — на сорванный якорь человеческой жизни.

“За бабу”, — доносится гулкий, как из колодца, ответ чекиста. В голосе — ночная волчья тоска и злая, как махорка, мужская жалость.

Дело простое, как выстрел. И — непонятное, как осечка над дрожащим в предсмертном ознобе затылком».

Похоже, Нагансон знал предмет.

Черная вязаная шапочка непобедима, вздохнул Каргин, глядя на проплывающий по реке прогулочный ресторан-теплоход, а если и победима, то в итоге... Нагансон! Интересно, подумалось ему, изменилось его мнение о делах простых, как выстрел, в тридцать седьмом, если он, конечно, дожил?

Номер «Астраханской коммуны» за 31 августа 1919 года сохранился не полностью. Кто-то (по какой надобности, оставалось только догадываться) вырвал часть газеты, как клок из чекистской кожаной куртки, как язык из колокола.

Как понял Каргин, в отсутствующем фрагменте цитировались письменные показания второго, меньшего звания, чекиста, откомандированного вместе с Д. для приведения в исполнение приговора некоей гражданке. Особыми приметами вышеуказанной гражданки были «похожие на кленовый лист ладони, свидетельствующие о наследственном сифилитическом заболевании или очевидном физическом вырождении представительницы эксплуататорского класса». Лицо преступницы увиделось автору показаний «белым и гладким, как стерляжье брюхо».

Далее шли пустые страницы. Отдельные восстановленные сканером словосочетания плавали по ним, как одинокие рыбы по морю.

Гражданка, как понял Каргин, была задержана по подозрению в связях с белогвардейцами из отряда полковника Бек-Мармачёва, скрывшегося из окрестностей Астрахани на трех захваченных в порту баржах после победоносного наступления Красной армии. На персидском берегу полковник Бек-Мармачёв вступил в сговор с лютым врагом советской власти, угнетателем народов Востока местным падишахом... От его имени на странице сохранились четыре буквы «...леви». Вполне возможно, что он, как большинство персидских (иранских) шахов, падишахов и шахиншахов, звался «Пехлеви».

Женщина была приговорена к расстрелу после того, как двое арестованных из числа «классовых врагов» — бывший урядник и домовладелица — подтвердили факт ее близкого знакомства с «леви». Урядник в 1913 году присутствовал при получении дамой заграничного паспорта, в то время как падишах дожидался ее на улице в автомобиле персидского консула возле полицейского участка. Домовладелица в дореволюционные времена неоднократно встречала даму с лицом «белым и гладким, как стерляжье брюхо», в портовом персидском городе Ноушехре, в обществе падишаха. Члены ревтрибунала единодушно признали задержанную давней персидской шпионкой, активисткой контрреволюционного подполья, связной полковника Бек-Мармачёва. Никакому обжалованию приговор, естественно, не подлежал.

Но вот что произошло дальше, из заметки, точнее, того, что от нее осталось, можно было только догадываться.

«Дух винных паров».

Возможно, он исходил от чекиста Д., когда тот вместе с подчиненным приступил к подготовительным действиям по приведению приговора в исполнение.

«Стало невтерпеж по причине вчерашнего болезненного состояния».

Дух винных паров, видимо, взволновал мучимого неутолимым похмельем второго чекиста, после чего он вместе с Д., «несмотря на позднее время, выпили на скромных началах, только чтобы мозги проверить».

«Закусывали морковкой».

Но этим дело не ограничилось, поскольку бойцов революции охватила «лютая хмельная жажда».

Частично или полностью ее удовлетворив, они забрали арестованную из камеры и повели на берег моря, чтобы «произвести революционное... скупление». Каргин склонялся к мысли, что речь идет о революционном искуплении, то есть высшей мере социальной защиты — расстреле, а не о совокуплении. Даже если совокупление и имело место, вряд ли бы этот факт получил отражение в письменных показаниях.