Читать книгу "Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер"

Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов, тот самый покровитель Льва Гумилева, выступил по радио и оказал ГКЧП немалую помощь, сообщив, что законодатели не будут в ближайшее время собираться, – заговорщикам предоставлялось время, чтобы консолидировать свои силы. «Речь Лукьянова была для меня ангельским хором. Слова обращения – вестью о новом порядке, о верности и чести, о решимости последних государственников встать на защиту великой державы перед лицом распустившихся столичных толп, мечтающих отдаться кока-колонизаторам», – писал позднее Дугин[327].

Но переворот с первого же дня начал рассыпаться. Первая ошибка бросалась в глаза: сразу после выступления Лукьянова по радио и телевидению принялись бесконечно транслировать «Лебединое озеро», трагический балет Чайковского, который обычно транслировали, когда умирал очередной генсек. Но такое неумение воспользоваться средствами массовой информации для мобилизации населения оказалось лишь одним из множества промахов заговорщиков. Ныне Проханов признает: «Им следовало приложить усилия – информационные, пропагандистские, – а они понятия не имели, как это сделать. Вместо этого мы получили «Лебединое озеро»».

Грубый дилетантизм этого переворота изумил ветеранов беспощадной борьбы за власть на верхних уровнях пирамиды Коммунистической партии. Телохранитель Горбачева генерал Медведев писал в автобиографии: «Что же, на другом полушарии уничтожили Троцкого, а Ельцина по соседству не догадались арестовать»[328].

Другой остающийся без ответа вопрос: в самом ли деле Горбачев, как он всегда утверждал, находился под домашним арестом в Форосе, с отрезанными коммуникациями, или же изоляция была добровольной, и Горбачев присматривался, как будут развиваться события, прежде чем выступить против заговорщиков, что он и сделал 21 августа? «Если бы мы победили, – утверждал Василий Стародубцев, один из одиннадцати заговорщиков, – Горбачев вернулся бы и сел на свой трон как законный президент».

Теперь Горбачева вспоминают как реформатора, который сломал хребет коммунизму, а потом добровольно ушел из большой истории после развала СССР в декабре 1991 года. Но тогда, в августе, его главным политическим оппонентом выступали не консерваторы (им он мирволил наравне с реформаторами, добиваясь таким образом, как он надеялся, политической жизнеспособности), а Ельцин, который в июне того же года был избран президентом РСФСР и к своей харизме популярного реформатора присоединил еще и широчайшие законные полномочия. Отношение Горбачева к новому Союзному договору, который ему предстояло подписать 20 августа, не вполне понятно: если бы в итоге СССР развалился, то сам он, президент несуществующей страны, лишился бы работы. Возможно, такая перспектива его не радовала, а ГКЧП оказался удобным выходом из положения. «Мы были руками и ногами Горбачева, он знал все», – сказал мне Стародубцев в 2011 году, незадолго до своей смерти. Его лицо выражало полную уверенность[329].

Вопросы и слухи исходят не только из стана проигравших. Сам Ельцин, много лет публично поддерживавший версию Горбачева, в 2000 году заявил на канале «Россия», что перед путчем он и другие реформаторы уговаривали Горбачева уволить Крючкова, но Горбачев отказался. «Он [Горбачев] знал об этом до начала путча, это документально известно, – заявил Ельцин. – И во время путча он был информирован обо всем и все время ждал, кто победит, те или другие. В любом случае он примкнул бы к победителям – беспроигрышный вариант». Фонд Горбачева в Москве отреагировал негодующим заявлением для прессы: «Пытаясь очернить Горбачева, Ельцин тем самым надеется снять с себя тяжелую вину за Беловежские соглашения и другие свои действия по развалу Союза»[330]. Примерно через год после выхода передачи Ельцин умер, и так завершилась длительная вражда двух президентов.

По свидетельству Валерия Болдина, руководителя аппарата президента СССР, который входил в делегацию, пытавшуюся привлечь Горбачева на сторону ГКЧП, Горбачев мечтал любой ценой избавиться от Ельцина. «Горбачев не хотел присутствовать при той драке, которая должна была разгореться. Он знал (а возможно, и сам дал команду), что во время его отпуска случится то, что случилось», – заявил Болдин газете «Коммерсант» в 2001 году[331]. Горбачев же настаивает, что находился под домашним арестом и жизнь его близких подвергалась опасности. Горбачев и его жена Раиса (она умерла в 1999 году) в унисон рассказывали о страхе, пережитом в те три дня в Форосе после визита «делегации путчистов». По словам Леонида Прошкина, следователя прокуратуры, который опрашивал Раису Горбачеву после этих событий, она говорила, что у нее даже случился сердечный приступ. «Они были в ужасе», – подтвердил он, они даже боялись есть, вдруг еда отравлена. И все же остается открытым вопрос: была ли у Горбачева возможность выйти на связь и опровергнуть слова вице-президента СССР и главы заговорщиков Геннадия Янаева, который на следующий день заявил во всеуслышание, что по состоянию здоровья Горбачев уступает власть ему:

Михаил Сергеевич сейчас в отпуске, проходит лечение на юге страны. Он очень утомился за столько лет, и ему понадобится время на восстановление, но мы надеемся, – мы надеемся, – как только Михаил Горбачев почувствует себя лучше, он снова займет свой пост.

Ясно одно: из Фороса Горбачев выбраться не пытался, как не пытался (или не слишком усердно пытался) связаться с внешним миром и объяснить свое таинственное отсутствие во время путча. Его телефоны действительно были отключены по приказу Крючкова, но в машине оставался работавший радиотелефон, не были отключены и телефоны в доме охраны. «Он мог позвонить из своей машины или по междугороднему телефону», – говорил Олег Бакланов, еще один член той делегации, и он наотрез отрицает сам факт ареста Горбачева.

Историк Джон Данлоп (его статья о путче, опубликованная в 2003 году, считается лучшим академическим исследованием этого вопроса на Западе) сообщает, что Александр Яковлев, правая рука Горбачева, во время визита в Стэнфордский университет сказал ему: «Одного не понимаю – почему Горбачев просто не поднялся и не уехал. Охрана не посмела бы его остановить»[332]. Но Горбачева вполне устраивало положение отрезанного от мира пленника. Если переворот провалится (как оно и вышло), он скажет, что его удерживали в Форосе против воли, а если бы переворот удался, он вполне мог поддержать его задним числом. «По-видимому, Горбачев дал путчистам добро, но не желал открыто присоединяться к ним»[333].