Читать книгу "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

В вопросах о непосредственном кредитовании казны Ормессон высказался однозначнее. Касаясь вопроса о том, что, предоставив казне кредит в 1,1 миллиона ливров, обвиняемый получил более 500 000 ливров в виде процентов, Ормессон, сославшись на данные собственного изучения документов, заметил, что обвинение путает две транзакции. Проценты, о которых идет речь, относятся к кредиту в 10,8 миллиона ливров. В нем фактическая доля Фуке составляла 3,8 миллиона ливров. Транзакция была завизирована подписями кардинала и Сервьена. И вряд ли последний мог визировать фиктивные займы. Таким образом, Ормессон не увидел никаких нарушений по этому пункту [841].

Затем он перешел к вопросу о приобретении Фуке «доли в королевской доле» (droits sur le roi) – иными словами, к обвинению в организации и тайном участии в налоговых откупах на налоги с продаж и пошлины. Он начал с участия Фуке в непопулярных пошлинах на сахар и пчелиный воск, импортируемые через Руан. Записи показывают, что контракт был заключен в 1655 году, а Фуке выкупил две трети в этой транзакции в 1657 году. Обвинение настаивало, что вся транзакция была организована с молчаливого согласия между Фуке и налоговыми откупщиками о дальнейших действиях. Это было бы серьезным преступлением, но оно не доказано. Вести переговоры с королем об условиях контракта в качестве тайного ключевого откупщика со стороны для суперинтенданта далеко не то же самое, что позже – купить права второй руки у основного держателя. Снова возникала неоднозначность [842].

С несколькими более мелкими пунктами аналогичных обвинений Ормессон поступил подобным же образом. Он объявил, что имеющиеся записи не позволяют доказать или опровергнуть утверждения Фуке, что он просто покупал права, как любой другой покупатель, либо получал их в качестве компенсации авансированных казне средств [843]. Налоговое соглашение по таможенным пошлинам на ввоз товаров в муниципалитеты с участием мадам дю Плесси-Бельер самой даме было выгоднее, чем суперинтенданту. Переговоры же по нему вел Брюан. И вновь вина Фуке как суперинтенданта заключалась лишь в том, что он недостаточно бдительно охранял интересы короля [844].

Что касается marc d’or, было установлено, что Сервьен, как управляющий ордена Святого Духа и второй суперинтендант финансов, контролировал структуру, а также ход этой транзакции. Маловероятно, чтобы он занимался ею исключительно ради выгоды Фуке. Ормессон полагал, что наиболее вероятный сценарий был следующим. Суперинтенданты договорились о цене участия в транзакции, и Фуке участвовал в ней. Однако, как и прежде, «однозначных и убедительных доказательств» этого не было [845].

К аналогичному заключению Ормессон пришел и по нашумевшему пункту о 6 миллионах ливров, на которые у Фуке якобы имелось 37 долговых казначейских расписок, хотя фактически авансированная сумма составляла всего порядка 1,2 миллиона ливров. На момент ареста Фуке расписки так и не были предъявлены к уплате. Обвинение увидело в этом доказательство схемы, которую Фуке и сообщники разрабатывали, чтобы когда-либо в будущем вывести деньги из казны под предлогом уплаты долга. Авторство схемы приписывалось Брюану и Гурвилю при поддержке Фуке. Два свидетеля – Табуре и Жанен де Кастий – подтвердили участие Фуке. Но показаниям Табуре противоречат некоторые документальные данные, и потому его нельзя считать надежным свидетелем. Аналогично, Жанен де Кастий, по его собственному признанию, был участником схемы. Следовательно, давать показания против Фуке – в его интересах. В отсутствие надежных документальных подтверждений к таким показаниям тоже следует относиться осторожно. Исследования вещественных доказательств, записок и соответствующих учетных записей тоже вызывают ряд вопросов. Хотя говорить напрямую о фальсификациях, предъявленных палате, Ормессон не стал. Прийти к однозначному заключению по данному пункту обвинения, подытожил он, просто невозможно [846].

Пришла очередь рассмотреть самое серьезное обвинение из всех: государственную измену и план из Сен-Манде. «Вопрос, – сказал Ормессон, – заключается в том, был он всего лишь мыслью, за которой не последовало никаких действий, или Фуке намеревался его осуществить» [847]. Обвинение ссылалось на проекты Фуке в Бретани, в особенности в Бель-Иле, как на шаги по воплощению плана в жизнь. Но ни распределение упомянутых предприятий во времени, ни их тщательно изученные подробности не подтверждали этого явным образом. Покупка Бель-Иля указывала, что Фуке честолюбив, но «не доказывала, что он осуществлял свой проект». Приобретение санкционировал кардинал, и королевские министры одобрили планы по его укреплению, хотя после мира с Испанией оно потеряло смысл. Морской флот Фуке предназначался для коммерции. Вся его бурная деятельность выдавала человека, «опьяненного своей удачей и одержимого многими туманными идеями», не имевшими никакого отношения к проекту [848]. Как резюмировал Ормессон, «план» был не чем иным, как чрезвычайно дурной, недостойной благородного человека мыслью, «преступной мыслью» (как он выразился чуть позже), но не «государственным преступлением». И, таким образом, не преступлением вообще.

Свою окончательную позицию Ормессон сформулировал следующим образом [849]. Доказать, что Фуке получил выгоду от двух крупных пансионов в 120 000 ливров за габель и в 140 000 ливров за акцизы, невозможно. Так или иначе, с юридической точки зрения (поскольку о пансионах договаривались после выделения налоговых откупов) они ущемляли интересы откупщиков и не имели отношения к казне. Что касается непосредственного кредитования суперинтендантом казны, само по себе это не преступление. Так поступали и Мазарини, и Сервьен. Однако Фуке следовало бы уделять больше внимания формальной стороне дела, чтобы избежать подозрений в казнокрадстве. Его невнимательность переходит границы допустимого, но юридически не содержит ничего, что можно рассматривать как состав преступления. Аналогично, хранить казначейские долговые расписки было пренебрежением к надлежащим процедурам, но не доказательством преступления. Запутанная история о транзакции на 6 миллионов ливров убедительно демонстрирует, что хищение из казны планировалось, но в чью пользу – остается неясным [850].

Фуке также обвинялся в том, что «действовал как казначей» (то есть лично выплачивал деньги). Последнее являлось нарушением нормального разделения функций между суперинтендантом, который распределял средства, и королевским казначеем, который фактически выдавал деньги. Однако этот пункт Ормессон отклонил, сославшись на один из доводов Фуке: необходимо помнить, какое было время. Мазарини лично принимал участие в делах, связанных с контрактами на армейское снабжение и контролем над расходами на армию и флот. Кардинал действовал из лучших побуждений, но многие воспользовались неразберихой для собственного обогащения. Фуке, от которого постоянно требовали денег, следовал его примеру. Бывший суперинтендант считал, что обычные требования к оформлению транзакций на него не распространяются [851].