Читать книгу "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

Следующие несколько дней Ормессон искал баланс между этими взаимоисключающими соображениями. Наконец утром 9 декабря, отрепетировав накануне свое выступление, он направился в Арсенал для доклада. Слушание должно было состояться за закрытыми дверями, в присутствии лишь судей и судебных клерков. Но семья Фуке собралась у главного входа в здание – живое напоминание судьям о том, чтó стоит на кону. Первое выступление Ормессона длилось два с половиной часа, только раз он прервался, чтобы выпить воды. Он разделил пункты обвинения на три основные категории: незаконные пансионы, приобретение недействительных или ограниченно действительных долговых обязательств казны и «государственное преступление», представленное планом из Сен-Манде. Первые две категории обвинений строились на допущении, что Фуке использовал свою должность для сговора с финансистами, скрывая подлинный характер транзакций и свою в них роль.

В течение четырех дней, с 9 по 12 декабря, Ормессон говорил – примерно одинаковое время каждый день. Он суммировал доводы обвинения и защиты и взвешивал доказательства. Пюссор часто перебивал его, возражая на комментарии по поводу тех или иных доказательств и обещая «еще сказать об этом» [831]. Сегье, чье нетерпение росло по мере того, как Ормессон добросовестно обобщал тезисы защиты Фуке, тоже время от времени вставлял свое слово [832].

Когда 12 декабря Ормессон закончил, Сегье попросил его сделать выводы и дать рекомендации. На это Ормессон отвечал, что, в соответствии с исходными договоренностями, сначала должен выступить со своими итогами Сент-Элен, после чего оба докладчика предложат свои выводы. Сегье отклонил этот довод: еще только около полудня, так что он разрешает Ормессону продолжать. В ответ Ормессон отговорился, что он не готов, поскольку до этого выступал три часа подряд [833]. Канцлер никак не объяснил перемену в планах, хотя его вмешательства в выступления Ормессона позволяли предположить, что рапорт первого докладчика его беспокоит. Изменение порядка выступлений могло бы позволить Сент-Элену в своих заключениях прицельно атаковать доводы Ормессона в пользу Фуке.

Париж напряженно гадал: что скажет Ормессон? Даже при дворе не теряли надежды, что в итоге он все же рекомендует приговорить суперинтенданта к смертной казни. В этом случае, заметил король, «Фуке конец» [834].

Субботним утром 13 декабря Ормессон предстал перед коллегами и снова говорил дольше трех часов. Один за другим он разбирал основные пункты обвинения против Фуке и по каждому выносил заключение, начиная с разнообразных финансовых преступлений, в которых Фуке обвинялся как организатор или участник. Пробираясь через хитросплетения показаний о главных финансовых нарушениях, Ормессон старался не использовать аргументы Фуке. Вместо того чтобы противостоять собственным коллегам, переходить на личности и обвинять в манипуляции уликами, он сосредоточился на качестве имеющихся доказательств. И одно за другим находил их недостаточными. Трудным для доказательства оказался не сам факт нарушений, а то, что их бенефициаром был Фуке. Например, в деле о 120 000 ливрах пансиона с солевого налога Ормессон пришел к выводу, что пансион безусловно имел место. Однако без ответа оставался главный вопрос: был ли Фуке изначально организатором и выгодоприобретателем этой транзакции. Или, как он утверждает, Мазарини разрешил ему воспользоваться ею для возврата денег, ранее одолженных кардиналу. Из доказательств [preuves], представленных одной и другой стороной, сказал Ормессон, трудно установить правду [835]. По его словам, главный свидетель по этому пункту обвинения, откупщик Шателен, который платил Фуке, подтвердил, что суперинтендант расспрашивал его о правомерности такого инструмента. И, видимо, он еще тогда находил эту транзакцию сомнительной. Однако такое отношение, отметил Ормессон, маловероятно при условии, что идея транзакции исходила от Фуке и он был тем, «кому изначально предназначался пансион» [836]. Учитывая эти сомнения, Ормессон предположил, что прийти к какому-либо однозначному мнению позволит лишь изучение других транзакций, связанных с пансионом.

Отложив окончательное заключение по вопросу о пансионе, Ормессон обратился к еще одному похожему серьезному обвинению. Речь шла о том, что Фуке выговорил себе пансион в 140 000 ливров у синдиката откупщиков акцизов. Улики показывали, что в транзакции участвовали Брюан и Гурвиль. Обвинение утверждало, что Гурвиль, организуя сделку, использовал имя и полномочия Фуке. Отношения между Гурвилем и Фуке могли служить побудительным мотивом откупщиков, решил Ормессон. Но они не доказывают участия Фуке. Кроме того, откуп был выделен за десять месяцев до учреждения пансиона. Следовательно, нельзя утверждать, что пансион играл роль в переговорах по сделке. Кроме того, в данном конкретном случае имелись «личные деловые планы» Фуке. Там его собственной рукой было, в частности, записано: «Aides-pension 140 m. l. plus 10 G. 1662». Обвинение решило, что запись означает пансион в 140 000 ливров для Фуке, плюс еще 10 000 ливров предстояло получить от Гурвиля в 1662 году. Фуке утверждал, что документ был просто списком дел, которыми он занимался, и среди них – поговорить с Гурвилем об этом пансионе. Другие пункты списка не имели видимого отношения друг к другу. Тот же документ упоминал «gabelles de Dauphiné»[837], что, по мнению обвинителя, означало пансион с этого сбора. Но контракта на его откуп на тот момент еще не существовало. В целом, были основания думать, что Гурвиль злоупотребил своими связями с Фуке для собственной выгоды. Однако нельзя было однозначно возложить на Фуке ответственность за это [838].

Наконец, Ормессон рассмотрел пансион, начислявшийся со специального налога, которым были обложены вина, поставляемые через порт Бордо (convoi de Bordeaux)[839]. Он утверждал, что доступные документы однозначно устанавливают в качестве получателя того же Гурвиля. Эти бумаги доказывают, что Фуке знал об этом и закрывал на это глаза, но только не то, что Фуке был бенефициаром. В целом, что касалось пансионов, Ормессон пришел к выводу, что на основании имеющихся документов можно только установить, что Фуке знал о злоупотреблениях. «Серьезная провинность [faute] для суперинтенданта, которому король доверил управлять своими финансами, – знать о злоупотреблениях и попустительствовать им» [840].