Читать книгу "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

Однако Ормессон выдвинул и собственное соображение. Несколько месяцев назад, в феврале 1664 года, его встревожило, что Бартелеми Эрвар не смог удостоверить собственные инициалы на некоторых документах, предъявленных в качестве доказательств. Еще большее беспокойство возникло, когда Эрвар по собственной инициативе заявил, что не вел реестров транзакций, которые, в качестве контролера, должен был отслеживать [852]. Тогда Ормессон не поверил Эрвару и теперь риторически вопрошал: почему у Эрвара никогда не требовали предъявить эти реестры? Почему его официально не вызывали давать показания по этой и многим другим транзакциям, в которых он участвовал? [853]

На протяжении всего выступления Ормессон подчеркивал неоднозначность доказательств, а также неспособность королевского обвинения бесспорно связать Фуке ни с одним из финансовых преступлений, в которых он обвинялся. Кроме того, он понимал, что должен как-то отреагировать на заявления Фуке о том, что противники манипулировали с его бумагами, казначейскими реестрами и другими предъявленными доказательствами. Король заверяет, что отдельные бумаги изъяты по его приказу; таким образом, вопрос об изъятии документов, подтверждающих невиновность Фуке, не ставится, объ явил Ормессон. Он также не верит, что Кольбер или судьи, изучавшие бумаги, способны манипулировать с доказательствами. Однако с документами имели дело и другие люди, что привело к некорректным описаниям бумаг или ошибкам нумерации в описи. Небрежность, с которой принимались меры по сохранности документов, позволила Фуке утверждать, что документы, подтверждающие его невиновность, могли быть выкрадены кем-то еще (подразумевая – Берье). Эта вероятность, сказал Ормессон, в итоге снижает уверенность в надежности предъявленных доказательств [854].

Был еще один неразрешенный вопрос, глубоко беспокоивший Ормессона. Как известно, богатство и демонстративно роскошный образ жизни тех, кто распоряжается государственными финансами, сами по себе преступлением не являются. Но имелись прецеденты и статуты, рассматривавшие внезапный рост благосостояния таких лиц как указание на подозрительную деятельность. Исключением были лишь случаи, когда внезапное обогащение имело явный, общеизвестный, законный источник – например, удачный брак или наследство. Ормессон ясно дал понять, что не верит в наличие такого источника у Фуке, чья расточительность «переходила все мыслимые границы» [855].

Далее Ормессон задался очевидным вопросом: следует ли признать Фуке невиновным? Вовсе нет. Но доказательства его вины неполны, и рассматривать их следует в контексте своего времени. События происходили при правлении иностранца, кардинала Мазарини, незнакомого со стандартными процедурами государственного финансирования. Его пример, хотя и неумышленно, но породил много путаницы и служил Фуке защитой по многим пунктам выдвинутых против него обвинений. С учетом же всех изложенных обстоя тельств Ормессон рекомендовал признать Фуке виновным в пренебрежении должностными обязанностями и некорректном распоряжении государственными финансами (malversation)[856] в должности суперинтенданта. Наказанием должно стать пожизненное изгнание с конфискацией в пользу казны всего имущества, кроме небольшой суммы (50 000 ливров), которую следует передать на благотворительность [857].

Ормессон осторожно обошел сенсационные обвинения Фуке в адрес сильных мира сего. Подразумевались Кольбер и, соответственно, король. Проигнорировал он и обвинения подсудимого в адрес коллег по скамье. Он возложил вину за манипуляции с доказательствами на второстепенных участников вроде Берье. Тем самым Ормессон давал коллегам возможность отклонить обвинения, основанные на таких доказательствах, не затрагивая хозяев Берье. В то же время Ормессон принимал ключевой довод защиты Фуке, представлявший Мазарини средоточием финансовых злоупотреблений на всем протяжении службы Фуке в должности суперинтенданта. Упор на сложные времена, в которые совершались нарушения, и на «искреннее непонимание» Мазарини нормальных мер безопасности и практик позволял коллегам согласиться с его заключениями. При этом лично Мазарини не инкриминировались никакие нарушения.

Ормессон даже нашел прецедент наказания, которое рекомендовал для Фуке. Он сослался в своей речи на дело Гийома Пуайе, канцлера Франции, попавшего в опалу при Франциске I в 1545 году[858]. Пуайе предстал перед специальным трибуналом, был лишен должностей и приговорен к значительному штрафу. Относительная снисходительность приговора тогда потрясла монарха. Председательствующий магистрат объяснил своему разгневанному королю, что суд опирается в своем решении не на сенсационность обвинения, а «на предоставленную доказательную базу». Однако ее убедительность была скомпрометирована тем, что обвинение не смогло соблюсти положенные процедуры (formes)[859] при ее предъявлении. Фуке в своих ходатайствах ссылался на это дело, и теперь Ормессон поддерживал его линию [860].

Сразу же после выступления Ормессон поехал к Ламуаньону, и тот поздравил своего протеже. Одновременно сведения о докладе получил Тюренн [861]. В следующие несколько дней трое из судей – коллег Ормессона (Пьер де Брийяк, ла Бом и Пьер Катина[862]) дали ему знать, что довольны его выводами. Эро тоже объявил, что его убедили [863]. Примут ли его выводы остальные судьи, оставалось неизвестным. Ормессон закончил выступление в субботу. Сент-Элен выступал в понедельник и во вторник, 15 и 16 декабря. Но если выводы Ормессона обрадовали поклонников Фуке, то выводы Сент-Элена – ровно наоборот [864].