Читать книгу "Немцы - Александр Терехов"

— Судья Чередниченко. Вставай, когда войдет. И когда захочешь что-нибудь сказать. «Ваша честь» обращайся — так полагается. Не волнуйся, предварительное слушание — ничего не будет…

Первыми — в списке на двери — они забрались в комнату по имени «зал», на лучшие места — лицом ко входу, за спиной окно, на лавках уже ожидали человек шесть (судья, рассматривая дела, вела еще и прием населения); незаметно появились судья в мантии с заранее отсутствующим лицом и бледная отечная секретарша, их мгновенно скрыли согбенные спины пришедших подавать исковые; Эбергард быстро поднялся, такая новая игра, не успел (да и боялся) взглянуть на судью (что-то коротко стриженное, пожизненно несчастное, как сирота), смотрел в стену, выкрашенную в неземной, в нерастительный цвет, ужасно билось сердце и задрожал внутри голос, смотрел на часы — сидят уже десять минут; хотелось, чтобы «те» не пришли, чтобы их не существовало, у них не хватило денег, начать побеждать прямо сейчас, — но кто-то шумно вошел (двое, бабы), заняли (подвигания, стуки) стулья напротив.

— Так, — судья Чередниченко осмысленно заглянула в часы, словно носила на запястье компас и постоянно двигалась по неизвестным местам. — По иску Эбергарда… Сюда подойдите. Не хотите по-хорошему договориться?

— Мы то хотим! — громко откликнулась ВероникаЛариса.

Из «тех» поднялась тетка в браслетах, серьгах, цепочках повсюду, включая тестообразную талию и щиколотку, крашеные «перья» на голове, белая рубашка оттеняет загар, и пробубнила:

— Ваша честь, мы не готовы, только приступили к ознакомлению с материалами дела… Только вчера подписали договор на представление интересов ответчика…

Судья покусала ноготь на большом и сквозь зевок спросила:

— Ну, а ходатайства какие будете заявлять? Встречные иски? Запросы?

— Не готовы, ваша честь…

— Давайте тогда согласуем дату рассмотрения. Какие предложения? Я выхожу из отпуска и… Ну, вот двадцатое ноября, семнадцать пятнадцать — все могут? Все, дело назначается к слушанию. В протокольчике все расписались? Кому повестки нужны — свидетелям или на свое имя…

— А двадцатого будет заседание или ознакомление? — бессмысленно уколола Вероника-Лариса.

— Ознакомление, — скучала судья.

— А сегодня тогда что?

— И сегодня ознакомление.

— Так ознакомление может быть только одно!

Судья отвернулась и крикнула в коридор (дверь волшебно отворилась сама собой, руками опытных, знающих когда):

— Есть новые исковые?

В комнату повалила накопившаяся толпа, растеряв любовно шлифовавшуюся и согласованную очередь, из списка под номером 2 — занимали места веселые и говорливые участники следующего рассмотрения, перекликаясь:

— А это вы наши ответчики?

И судью заново загородила очередь несчастных, не имевших денег на адвокатов, — судья живо их отбраковывала и прогоняла, старушки отходили с растерянными, словно расквашенными лицами, роняя листы, мучительно исписанные вручную, на затоптанный пол, но «те», «та» сторона — Эбергард увидел и второго адвоката (несчастная и худющая, волосы барашком) — к судье оказались ближними, по-приятельски впритык к столу, и шу-шу-шу, только и доносилось: «А вы до какого в отпуске?» и «Мы тогда подойдем», «Сейчас оформляется собственность», и — вон, вниз, сквозь игольное ушко металлоискателя, мимо дежурного, поселяющего в расчерченные стойла в журнале паспортные номера желающих пройти, на воздух, мимо тротуара… Вероника-Лариса схватила его за руку с тревогой: посмотри на меня! — словно на лбу его мигал датчик резкого повышения черепного давления, а под кожей заметными буграми катили волны крови — черней, всё черней.

— Всё! До свидания!

— Ну, куда ты идешь?! — переступая какие-то покрышки поблескивающими сталью каблуками, открывая колени, лезла за ним меж склонившихся веток, над собачьим дерьмом, а он пер перпендикулярно направлению тротуара — куда-нибудь, пока впереди не открылась наквашенная конными армиями, ордами гастарбайтаров грязь; попросила уже с какой-то догадливой злостью: — Ну, скажи, скажи мне всё, что хочешь, не держи в себе!

— Да какой в этом… Почему так долго?! На конец ноября!

— Судья идет в отпуск.

— Значит, менять судью! Почему ты молчала?! Ты же видишь — они договорились, вон как терлись у ее стола!

— Послушай, — вот это у нее ублюдочный такой заход — всё начинать с засахаренного «послушай»… — Это обычная манера адвокатов… Возможно, они судье примелькались, судиться хотят именно у нее.

— Значит, они уже всё решили!

— Послушай, судье наплевать на договоренности, ей главное, чтобы решение ее не отменили. Поменяем судью — новая поставит твое дело последним — еще позже! Послушай, адвокаты только вступили в процесс, дело знают только со слов твоей бывшей, я пошлю им проект соглашения, мы же оставляем им пути к отступлению… Послушай, тебе сейчас надо работать с опекой, заключение опеки должно быть благоприятным для нас.

Надо другое — другое… он представлял, какой будет судья, когда ей позвонят и скажут, как сразу всё изменится — да солнце поменяет цвет!

— Послушай, нельзя так реагировать, — не могла сдерживаться, сжимала его ладони, проверяя, нет ли еще кольца, хотя знала про Улрике всё, почти, но всё же — есть кольцо? Первый раз они целовались всерьез, в подзаборных зарослях, в окрестностях строительных раскопок, она помогала его трясущимся пальцам расстегнуть пуговицу на блузке, и даже вторую! — третью!!! — и сразу прижавшись (пусть никто не видит, только твое!), знакомя с родинками на груди и тем, как всё у нее там огромно и будоражаще плотно; а сама, жмурясь от собственной храбрости, трогала у него то, что трогать полагалось, — настойчиво, но так, что было видно: ей это неважно, самое важное не это, важное вот:

— Я с такой нежностью к тебе… Но тебе всё это не надо, да? А ты, наверное, думаешь: во попал?

Думал другое: не могу ничего не делать, надо что-то делать, подключать, на нужных выходить, обеспечивать, заинтересовывать или душить судью Чередниченко; адвокату Веронике-Ларисе так не хотелось выныривать из его прикосновений, из собственной нужности, востребованности тела — к оплаченному перечню услуг, к тому, что может быть выполнено, перевернуто, отложено, окончено и забыто, но:

— Не надо никому звонить. Председатели судов обещают «поможем», но судьям инструкций не передают. Занимайся опекой. Если опека напишет «дочь категорически против встреч с отцом», никакой судья не поможет. В опеке ограниченные женщины, жестокие к мужчинам. Послушай, из опыта моего: успокойся, — и целовала всё так же жадно, стремясь, «успокойся» означало то, что наоборот, — отойди в сторону, пройдут годы, и дочь поймет, что за мать у нее, если лишила отца… И сама прибежит к тебе. Не волнуйся, присудят нормальный график.

Думай (ступеньки под ногами начали двигаться), кто посерьезней; Эбергард позвонил зомби — дерганому, пучеглазому господину, что верховодил в избирательном штабе силовика, пережидавшего ненастье, — зомби одевался чисто и не бычил, и знаться должен с такими же, но не вышло: как всякий русский, услышав «освоить бюджет», зомби выпалил: