Читать книгу "Пепел наших костров - Антон Антонов"

Народу собралось много. К удивлению Стихотворца, в его поместье каждый день приходили какие-то люди, испрашивающие разрешения осесть на его земле. Хотели они, правда, быть не крепостными, а вольными хлебопашцами, но Стихотворцу и это было в радость – ведь все они готовы были платить оброк, умножая богатство помещика.

А с крепостными была беда – особенно с девками, которые по примеру Жанны Девственницы одна за другой принимали постриг в скиту.

Когда отец Серафим постригал в монахини саму Жанну, он сказал ей:

– Отдаешь душу свою Богу и обратно ее не выкупишь. А задумаешь изменить обету – не избежать тебе геенны огненной.

Но в постриге не отказал, ибо был не лишен тщеславия и мог теперь добавить к своей миссионерской славе еще один подвиг. Обращение закоренелой безбожницы в истинную веру и не просто так, а с последующим уходом ее в монастырь – это дело великое и перед Богом, и перед церковью. Если же монахиня впоследствии изменит обету, то на священнике совершавшем пострижение, вины в том нет.

Однако отец Серафим надеялся, что этого не случится. Монашеские бдения, посты, молитвы, вся атмосфера могут так повлиять на человека, что он, приняв постриг из каких-то конъюнктурных соображений, может со временем превратиться в истово верующего.

И мудрый человек Востоков говорил Жанне примерно то же самое, только в другой тональности:

– Монастырь подобен секте. Знаешь, как это бывает. Приходит в секту нормальный человек, просто из любопытства. Глядишь – а через некоторое время у него уже оловянные глаза с нездешним сиянием, и за свою веру он любого готов разорвать на куски.

Между тем уход в монахини рабынь, купленных за деньги или выигранных в карты – а Стихотворец оказался очень удачливым картежником – стал сильно беспокоить помещика. Ему и ссориться с иеромонахом не хотелось, и добычи было жалко.

Положение спасли девушки из числа вольных хлебопашцев. Они согласились приравнять себя к крепостным и оказывать помещику соответствующие услуги, не имеющие отношения к хлебопашеству – лишь бы он не чинил препятствий Божьим людям.

Более разумный человек наверняка бы задумался и заподозрил, что тут где-то что-то не так. Но Стихотворец принял все за чистую монету.

И некому было подсказать ему, что на его земле под видом вольных хлебопашцев, монахов, строителей-шабашников и девушек легкого поведения беспрепятственно концентрируются валькирии, элитные бойцы генерала Шорохова и просто добровольцы-табориты, затеявшие теперь уже не только освобождение пленных амазонок, но и спасение похищенного президента Экумены, а заодно – если получится – и освобождение Шамбалы от власти бандитов и работорговцев.

Тем, кто мог бы заметить все странности и неувязки, было в эти дни не до Александра Сергеевича и его поместья. Среди бандитов и работорговцев назревала новая свара. Балуев, который отдал слишком много золота в обмен на удовольствие заполучить в свои руки Тимура Гарина, теперь не смог расплатиться с собственными стражниками и надсмотрщиками, а также с кредиторами из стана Клыка. В результате его наемники объединились с людьми Клыка, а Балуева поддержал Шаман. Похоже было, что скоро Клык и Шаман передерутся, и бойня будет чудовищной.

Шаман спешно договаривался с пантеровцами и их командиром Гюрзой о совместных действиях, но Гюрза уже втайне решил пойти по третьей дороге. Банка с пауками, в которую окончательно превратилась Шамбала, стала надоедать бывшему спецназовцу.

И тайные переговоры с Караванщиком, его другом Востоковым, отцом Серафимом и инокиней Анной – в миру Жанной Аржановой – не прошли даром.

Гюрза, разумеется, прекрасно знал, что за вольные хлебопашцы собрались в поместье Стихотворца. Но он никому об этом не говорил.

75

После долгого и трудного путешествия в связанном виде с заклеенным ртом и без еды президент Экумены Тимур Гарин выглядел так, словно того и гляди помрет, и в душе рабовладельца Балуева при взгляде на него боролись два противоречивых желания.

Первое требовало учинить давно запланированную экзекуцию немедленно и оттянуться во весь рост. И если Гарин при этом действительно помрет, так ему и надо, никто плакать не будет. Слишком много боли он причинил господину Балуеву, сначала угробив на корню аграрное предприятие № 13, потом ликвидировав рабовладельческую ферму к западу от Белого Табора и в конце концов отправив самого Балуева в Лефортово, где его на протяжении многих недель подвергали всяческим унижениям.

Так пусть же эти унижения теперь отольются Гарину вдесятеро или даже стократно.

Но с другой стороны, Балуев отдал слишком много золота в обмен на удовольствие лицезреть Гарина в своей власти. И если Тимур, паче чаяния, помрет во время экзекуции от голода и боли, то получится, что эти громадные деньги пропали зря.

К тому же Шаман и его старший товарищ Варяг никогда не простят Балуеву такого исхода. Ведь Гарин отдан рабовладельцу на сохранение, а вовсе не в качестве мальчика для битья.

Нет, так дело не пойдет. Настоящая месть должна быть долгой. Мучения и унижения не должны прекращаться ни на секунду, но при этом объект мести должен просто оставаться живым и относительно здоровым, но еще и сохранять здравый рассудок.

Иначе он не будет понимать существа мести и ощущать раскаяния – а в таком случае это уже не месть.

Сам Балуев, конечно, был безумен, но при этом оставался здравомыслящим человеком.

Поэтому он приказал только посадить голого президента Экумены на цепь около собачьей будки и накормить его собачьей едой. А сам отправился по другим делам – принимать новое пополнение рабынь.

Рабынь доставили с окраин дачной зоны. Команда киднепперов напала на фермерский поселок и без труда подавила сопротивление хозяев. Правда, всех взрослых мужчин пришлось убить – но женщины и дети достались бандитам.

Распаленные боем киднепперы хотели первым делом использовать свое право воинов-победителей и побаловаться с девчонками, которые были в поселке как на подбор красавицы и девственницы. Несколько семей доброго нрава ушли подальше в леса от соблазнов города и таборитской вольницы, да вот направление выбрали неправильное – и обосновались у самой границы бандитской земли. И теперь пожинали плоды, оказавшись с бандитами один на один.

Однако банда, которая разгромила их поселок, не относилась к числу вольных охотников. Она поставляла рабов не на рынок невольников в городе Ксанаду, а непосредственно на фазенду Балуева. Балуев же любил, чтобы новоиспеченных невольниц ему поставляли неизнасилованными и неизбитыми, в одежде и с остатками былой строптивости. Он предпочитал сам заниматься воспитанием рабынь.

На рабов-мужчин это правило не распространялось, но на этот раз мужчин в составе добычи и не было.

Атаман киднепперов с трудом утихомирил своих людей, но все-таки убедил их, что плата за нетронутых девственниц будет больше, чем за жертв группового изнасилования. Но атаман ничего не смог поделать, когда бандиты скопом кинулись на двух молодых женщин, которые заведомо не были девственницами, поскольку у них уже были свои дети.