Читать книгу "Воля дороже свободы - Анатолий С. Герасименко"

«Свет забыли погасить», – подумал Кат.

И вслед за Петером шагнул наружу.

Мир, называвшийся Вельтом, был грязным и неблагополучным. Кат понял это, как только вдохнул городской воздух, в котором мешались запахи палёного мусора, гниющего мяса и стоялой мочи. Беглый осмотр улицы подтвердил выводы. В подворотне напротив валялся труп. То, что это был именно труп, а не, скажем, пьяный, становилось ясно по вывернутым конечностям и белёсой, уже начинавшей ржаветь луже, подтекавшей вокруг головы. Мимо шёл, помахивая дубинкой, одетый в мундир человек с пёсьей головой – определённо смотритель порядка. Он на несколько мгновений задержался возле мертвеца, чтобы пнуть того по окоченелой лодыжке – а затем продолжил путь, шагая уверенно и неторопливо.

«Интересно, здесь, как на Китеже, специально полканов в городовые набирают, или просто случайно совпало?» – подумал Кат, провожая его взглядом.

Петер втянул голову в плечи.

– Нам туда, – обронил он, скованно махнув рукой. – Институт там.

Они двинулись по улице. Стояло пасмурное утро, повсюду клубился туман, не было видно ни солнца, ни неба. Из сероватой мглы выплывали здания: старые, притом на удивление добротно построенные. По всему угадывалось, что их возводили с усердием, даже с любовью. Ни один дом не походил на соседние, каждый обладал какой-то скромной, но продуманной деталью, отличавшей его от прочих. Тут – крохотные балкончики, там – фантазийная лепнина над окнами, здесь – круглая жестяная башня голубятни. Первые колонисты, которых сюда переселил Бен Репейник, обустраивались всерьёз и со вкусом.

Но за полторы сотни лет всё изменилось к худшему. Изрисованные шпаной стены в облупленной штукатурке, затянутые плёнкой грязи стёкла, сломанные зарядные будки на перекрёстках, щербатая мостовая – весь город носил печать многолетней нищеты и упадка.

И жители города были ему под стать.

Они торопились поутру на службу, источая отвращение – к этой службе, к миру, к себе самим. Одежда, вроде бы разных фасонов и цветов, сидела на всех людях одинаково неловко и уродливо. Женщины были как-то особенно нехороши собой: тела запакованы в бесформенные юбки и блузы, волосы спрятаны под куцые шляпки, лица заляпаны яркой, избыточной косметикой. Мужчины смотрели так, словно готовились сию секунду броситься в драку. И драться насмерть.

А ещё здесь было очень мало тех, кому повезло родиться в обычном человеческом облике. Почти все обладали хвостами разной длины и шерстистости. У некоторых горожан ноги оканчивались копытами: кто-то ходил запросто, не скрываясь, иные носили хитро скроенную обувь, но их издалека выдавала размашистая, с лёгким взбрыком поступь. Тут и там из-под шапок виднелись рога. Землистой синью отливали жабьи морды – таких созданий попадалось мало, но они здорово выделялись в толпе. Посреди улицы, косвенно подтверждая гипотезу Ката, неспешно прогуливался толстый псоглавец в полицейской форме.

И повсюду мыкались нищие, по большей части – калеки. Безногие сидели на самодельных тележках, безрукие выставляли напоказ культи, слепцы тянули грязные ладони, норовя ухватить прохожих за край одежды. Шныряли из подворотни в подворотню чумазые дети – молчаливые, со взрослой тяжестью во взглядах.

В довершение картины где-то неподалёку всё время ржали кони и слышалась ругань на здешнем языке, который, как показалось Кату, был для ругани приспособлен идеально. Даже лучше словени. Язык этот чем-то напоминал речь жителей урманской слободки в Китеже, но звучал ещё грубее.

«Должно быть, местные после всех заварушек так и не оклемались, – думал Кат. – И правительство бездельничает. Будигост, пожалуй, здесь всё получше наладил бы. Рейдеры лютуют, опять-таки… У нас, правда, Кила есть. Но он поскромней». Вслед за этими мыслями вспомнилось, что молодцы Килы, хоть и не громили никогда приютов, всё же порой умыкали людей.

В том числе – для Ады.

– Город тоже Вельт называется? – спросил Кат, чтобы отвлечься.

– Нет, – Петер смотрел под ноги. – Рунхольт.

Кат качнул головой:

– Странно. На Китеже столица Китеж, на Танжере – Танжер. Как Основатель назвал, так и оставили. У вас по-другому?

– У нас переименовали, – выдавил Петер. – После войны. Война год назад кончилась.

– Вон оно что. Тогда понятно, откуда увечных столько. Да и всё остальное...

– А перед этим другая война была, – Петер покрутил шеей. – Ещё до моего рождения.

Перешагнув мусорную кучу, они свернули в переулок и тут же посторонились, чтобы пропустить ковыляющую вдоль стены девушку – избитую, в порванном, криво застёгнутом плаще. Петер, приостановившись, тронул её за плечо и что-то с участием спросил. «Помощь предлагает, – догадался Кат. – Ишь, доброхот». Впрочем, девушка сбросила Петерову руку и, процедив сквозь зубы несколько слов, захромала своей дорогой. Из-под плаща виднелись тонкие лодыжки и копытца: раздвоенные, маленькие, похожие на козьи.

Петер вздохнул и побрёл дальше. Кат на всякий случай огляделся, но ничего опасного не заметил и зашагал следом.

– А где чернь у вас? – спросил он Петера. – Никто мусор не убирает, грязно везде. Неужели все на заводах пристроены?

– У нас нет такого разделения, – сказал Петер. – Я понял, о чём ты. Но на Вельте отменили экзамены на гражданство. Давно уж. Люди… как бы равны.

– Равны? – Кат сощурился. – Даже вконец никудышные? И на вече все ходят? И жениться каждому можно?

Петер пожал плечами.

– Теперь вообще всё понятно становится, – пробормотал Кат.

Туман постепенно развеивался. Вместе с ним слабел запах тухлятины: очевидно, белёсые испарения и были источником вони. «В нашем городе часто бывают туманы, которые пахнут нехорошо», – вспомнил Кат слова Петера. – Хрен ли было строить этот Рунхольт