Читать книгу "Эшелон на Самарканд - Гузель Яхина"

– Снимут тебя с поезда за такое-то самодурство в два счета, – только и прошипел Рваный, отвернулся и застрочил к вокзалу.

И с поезда снимут, а может, и под суд отдадут. Самоуправство на путях: самовольное распоряжение государственным имуществом, то есть эшелоном, без надлежащей санкции сверху. Нерачительное использование и даже разбазаривание питательного фонда (хотя где он, тот фонд, нет и в помине)… Но пусть будет это все – после Самарканда, потом. А сейчас – лишь бы выскочить из города в бескрайнюю оренбургскую степь, где не догонит их уже ни один телеграфный приказ и ни одна депеша. Лишь бы довезти детей.

– Выпусти эшелон! – метнулся Деев за Рваным. – Хоть сотню жалоб на меня накатай, но сначала – выпусти! Дай уйти!

Тот семенил шустро, по-тараканьи – полусогнув тощие ноги и быстро перебирая ими по шпалам. Планшетка с бумагами и печатями болталась на боку – била по бедрам. Эх, сдернуть бы ее, выцепить нужный путевой лист и шлепнуть на него нужный штамп!

– Думаешь, у тебя одного в краю дети гибнут? – кричал Деев щуплой инспекторской спине, скача по путям следом, но никак не умея догнать (и быстро же бегает, паразит!). – У тебя одного их продают, покупают, на вокзалах оставляют? Я по стране-то поколесил, от Урала и до Питера – везде так! Нет детям нынче места – нигде!

Пересекли рельсы, промчались мимо вокзального дома и оказались в привокзальном городке – редкой россыпи каменных домишек, что растянулись вдоль железки.

– Потому что везде – война! – Деев уже настиг верткого собеседника и бежал рядом, часто дыша и стараясь заглянуть в узкие башкирские глаза, но инспектор нарочно отворачивался и юлил, юлил меж строений, как утекающий в норку зверёк. – Везде – убивают друг друга, еще и похлеще, чем в Гражданскую! Продармейцы из города – крестьян! Крестьяне – коммунистов! Коммунисты – кулаков! А кулаки – чекистов! А чекисты – бандитов-беляков! А бандиты – всех, кто ни попадет под руку. В сердцах потому что война! Не в Туркестане и не в Оренбурге – в сердцах. – Мимо летели кирпичные бока складов, депо, каких-то конторских зданий… – Что ж нам теперь, друг с другом биться, а дети пусть перемрут между тем?

Устав петлять, он ускорил бег и перегородил Рваному дорогу. Тот врезался грудью в деевскую – мелькнуло на мгновение раскрасневшееся лицо с ярко белеющими шрамами, – но тотчас увернулся и припустил дальше. Сукин кот!

– А ты сам? – заорал Деев уже во всю глотку – и понял вдруг, что рука сжимает револьвер, да не в кармане, а уже вытащила на свет и размахивает на бегу; заставил себя запихнуть оружие обратно, а пальцы сжать в кулак, чтобы неповадно было. – На себя-то посмотри! Думаешь, морду посуровее сморозил, голос потише опустил – и не видно ничего? Все видно. Ты же до сих пор воюешь, не уймешься. У тебя внутри война сидит. И как ты только на инспекторской должности терпишь, а не в чекистах бегаешь, с наганом в одной руке и пулеметом в другой? Из таких, как ты, тихонь и получаются самые отчаянные чекисты… А против кого воюешь? Против детей малолетних. Ты же не мне сейчас палки в колеса суешь, а детям.

Внезапно погоня оборвалась: Рваный юркнул в один из домиков с покосившейся вывеской. Внутри торопливо стукнул засов.

– Уйми свою войну! – врезался Деев с разбегу в захлопнувшуюся дверь. – И поверь – не мне, а тем, кто этих детей в Туркестан посылал! Если отправили их в эвакопоезде, за тысячи верст, – значит, не было другого пути спасти. – Изнутри не отпирали, и Деев стал вышибать дверь, плечом ударяя в паузах между словами. – Значит, и у меня другого пути нет… а только доставить их… через всех твоих бандитов и басмачей… в Самарканд! – Деревянное полотно тряслось и податливо гуляло на петлях. – Значит, и у тебя другого пути нет… помочь ты должен, а не воевать… Поверь и помоги!.. Выпусти эшелон!..

И вот уже затрещало и дрогнуло – не выдержал засов.

– …Тебе же атаман лицо порвал, а не сердце! – закончил Деев уже внутри.

Тяжело дыша, он стоял в тесной конторе, перегороженной надвое занавеской в нелепых набивных цветах. Канцелярские столы и стулья теснились у входа, заваленные папками и ворохами бумаг, а на жилой половине светлел печной бок и раскинулось под низким потолком сохнущее на веревках белье – мелкое, детское. Пахло щами.

Рваный торопливо задергивал шторку, но Деев успел заметить и стоящий на табурете таз недостиранного тряпья, и две слаженные из больших чемоданов колыбели. И двух малышей-погодков, что еще минуту назад ползали по разбросанному на полу тулупу, а теперь замерли, тараща на гостя полные слез глаза и вот-вот готовые зареветь.

Деев обнаружил, что опять сжимает в руке невесть как туда попавший револьвер, – да что за напасть! – и опять запихнул оружие поглубже в карман.

– Мама, – позвал один ребенок и протянул руки к инспектору.

Тот уже справился с перегородкой – спрятал от пришельца и свое жилище, и его обитателей, – но ребенок не успокаивался.

– Мама, – повторил настойчиво, выползая из-под занавески к пыльным инспекторским сапогам.

Рваный поднял малыша на руки, и тот приник доверчиво к черному сукну кителя, привычным движением обхватил ножками – аккурат поверх рыжего ремня с форменной пряжкой.

– Оставь беспризорников, – устало сказал Рваный, успокаивая частое от недавней пробежки дыхание. – Не довезешь, растеряешь по дороге.

– Это эшелонные дети, – так же устало ответил Деев и так же, как инспектор, успокаивая дыхание. – Мои.

Из-за занавески вылез второй мальчуган, чуть постарше, и припал к Рваному, обхватил его тощую ногу.

– Я довезу их до Самарканда, – сказал Деев. – Не две трети и не три четверти – всех детей.

Далеко за окном ревел не успокаиваясь какой-то паровоз. Не деевский ли?

Не спуская дитя с рук, Рваный нащупал на бедре планшетку, выудил нужный листок и шлепнул на него печаткой.

Деев забрал дорожный лист. Выходя, с неловкостью тронул выломанный засов, покосился было на хозяина извинительно – тот лишь махнул: шагай давай!

– Эй! – окликнул уже из раскрытого окна.

Деев оглянулся.

Рваный стоял в оконном проеме, как в картинной раме, прижимая к себе ребенка.

– Сразу за городом, на станции Донгуз, дежурит заградотряд, – сказал негромко. – Шерстят все поезда. Найденных беспризорников ссаживают и высылают обратно в Бузулук.

– Заградотряд? – не поверил Деев. – Против детей?

– Ищут бандитов. А детей – заодно, чтобы не шастали в Туркестан и не мёрли по дороге. Распоряжение командующего Туркестанским фронтом.

Два лица смотрели из окна: бурое скуластое, в морщинах и шрамах, – и нежное детское.

Только сейчас Деев заметил, что волосы у ребенка золотые совершенно, а глаза прозрачно-голубые.

Он кивнул благодарно и побежал к “гирлянде”.

* * *

Беспризорников Деев распихал по третьим полкам девчачьего вагона. Легче всего их было бы спрятать в лазарете, где пустовали многие нары, но с фельдшером разве договоришься! А вот с сестрами, да и с самими девчонками, – вполне. Зыркнул на всех посуровее, рявкнул построже: чтобы ни пика у меня! – те и притихли.