Читать книгу "Кто мы и как сюда попали. Древняя ДНК и новая наука о человеческом прошлом - Дэвид Райх"

Получила развитие новая отрасль, так называемое индивидуальное геномное наследие, нацеленное на выявление генетического прошлого конкретных людей. В ней используются возможности геномной революции для составления новых генеалогических сюжетов и сравнения историй конкретных заказчиков с имеющимися в базах данных. То, что делал Гейтс в своих программах – перед глазами зрителей разворачивал истории знаменитостей параллельно по генеалогическим записям и по ДНК, – помогло людям понять, что они, как и герои телесюжетов, могут с помощью генетики увидеть собственную историю, которую никак иначе не раскрыть. Некоторые передачи показывали возможности выявления древних родственных связей: так, в одной серии у двух приглашенных гостей нашлись общие предки в последние несколько столетий. В других рассказывалось, что с помощью генетических тестов определяется, где жили предки конкретного человека, причем не просто как тот или иной континент, а более узко – как область в пределах континента.

Что до меня, белого американца, несущего тяжелую неизбывную память насильственного стирания культурного наследия многих других людей, то я чувствую, что каждый, и в особенности афроамериканец или индеец, имеет право попробовать отыскать утерянные кусочки своей семейной мозаики с помощью генетических данных. Однако нельзя забывать, что при персональном геномном тестировании предлагаются лишь интерпретации результатов, а интерпретации могут быть ошибочными, и к тому же, как это бывает в науке, к каждой ориентировочной интерпретации обычно прилагается определенная степень сомнений, а она редко включается в тот результат, который выдается заказчику.

Яркий тому пример – это распространение индустрии, связанной с наследием афроамериканцев. Одна из компаний так и называется – “Африканские предки” (African Ancestry). Анализируя Y-хромосому или митохондриальную ДНК клиента, она выдает информацию о племенах Западной Африки и странах, где его или ее варианты больше всего распространены. Но очень легко переоценить содержание этих результатов, так как частоты и Y-хромосом, и мтДНК довольно выровнены по всей Западной Африке, поэтому определения предковых племен будут весьма ненадежными. Представьте, к примеру, что среди народа хауса какой-то вариант Y-хромосомы имеет чуть более высокую частоту, чем у живущих по соседству йоруба, менде, фульбе и бени. И вот мужчина-заказчик получает отчет, где сказано, что его Y-хромосома наиболее распространена у хауса54. Но очень может быть, и даже наверняка так и есть, что его реальный предок был не из хауса, потому что в Западной Африке множество племен и все они внесли в генофонд афроамериканцев примерно поровну, причем доля каждого в общем итоге очень невелика55. Однако заказчик, получивший такой отчет, зачастую уверен, что теперь знает свое происхождение. Вот как описывал это чувство популяционный генетик Рик Китлз, один из основателей Afri can Ancestry: “Мои прародительницы (предки по женской линии) происходят из Северной Нигерии, земли племени хауса. И я отправился в Нигерию, разговаривал с тамошними людьми, узнавал про культуру и традиции хауса. Я стал лучше понимать, кто я такой”56. Конечно, полногеномное тестирование дает большее разрешение, чем тесты по Y-хромосомам и мтДНК, но, к сожалению, осуществить высокоточный анализ пока трудно: и методы обработки полногеномных данных несовершенны, и не хватает данных по западноафриканским популяциям. Потому понадобится еще немало исследовательских усилий, чтобы получать сколько-нибудь надежные заключения.

Есть и другой источник неопределенности в вопросе о наследии афроамериканцев – это громадные культурные пертурбации, произошедшие со времен работорговли. Они практически начисто стерли различия в наследии между нынешними афроамериканцами. Африканцев из одной части континента продавали и перепродавали, они смешивались с людьми из других частей континента, и так за несколько поколений огромное культурное и племенное разнообразие сошло на нет до фактически неразличимого уровня. Мы увидели это выравнивание, когда в 2012 году вместе с Касией Брик работали с геномными данными 15 тысяч афроамериканцев из Чикаго, Нью-Йорка, Сан-Франциско, Миссисипи, Северной Каролины и Си-Айлендс близ побережья Южной Каролины (работа не опубликована). Мы полагали, что так как существовали определенные налаженные маршруты работорговцев из нескольких конкретных регионов Западной Африки в США, возможно, эта неравномерность проявится и в сегодняшних популяциях афроамериканцев57. Предположение выглядело вполне осмысленным. Действительно, в Новый Орлеан приходили корабли французских работорговцев, в Балтимор, Саванну и Чарлстон – британские. И во все четыре основных порта корабли работорговцев шли из разных точек Африки. Но мы не смогли обнаружить никакой разницы в наследии почти всех сегодняшних афро аме ри кан цев, настолько капитально перемешались предковые группы западных африканцев. Только у островитян Си-Айлендс мы выявили тесную связь с конкретным населением в Африке, а именно с жителями Сьерра-Леоне – оттуда и пришел язык галла с африканской грамматикой, на котором говорят на Си-Айлендс. Поэтому, чтобы отследить африканские корни, нужна древняя ДНК первого поколения черных рабов58.

Есть и другая проблема с тестированием индивидуального наследия, и касается она не только афроамериканцев. Ее более общий характер создается финансовыми стимулами: компании в этой индустрии должны выдавать заказчику нечто похожее на содержательный отчет. Даже наиболее ответственные исследовательские группы не избежали этой ловушки. Например, компания по генетическому тестированию 23andMe с 2011 по 2015 год оценивала, какая доля неандертальского наследия содержится в тестируемом геноме, а дальше заказчик мог сам сравнить эту долю со средним значением (2 %) у неафриканцев59. Измерения делались крайне неточно, поэтому бывало, что в отчетах цифры отличались от среднего на несколько процентов, хотя на самом деле вариабельность по неандертальскому наследию составляет десятые доли процента60. Ко мне приходили люди с подобными отчетами и радостно сообщали, что они попали в самый топ по неандертальскому наследию. Однако в реальности это означает, что неандертальских генов у них, может быть, больше, чем у других, а это “может быть” оценивается вероятностью едва выше случайной. Я разговаривал на эту тему с членами команды 23andMe и даже написал об этом в 2014 году научную статью61. Позже 23andMe убрала из своих отчетов сомнительные утверждения. Но при этом в отчетах выдается информация о числе неандертальских мутаций, выраженном в баллах62. А баллы столь же мало говорят о том, насколько неандертальское наследие конкретного заказчика отличается от среднего по популяции.

В персональных отчетах есть и более сильные стороны, особенно когда речь идет об отслеживании генеалогий. Для многих такая информация очень важна, если бумажные записи молчат. Например, когда приемный ребенок ищет биологических родителей. Или человек пытается отыскать членов своей семьи.

Но, по моему мнению, этот подход не слишком хорош. Приступая к написанию книги, я обдумывал, не протестировать ли мне собственный геном в какой-нибудь компании, или, может, даже и самому провести тестирование в собственной лаборатории, а потом описать результаты, как делают многие журналисты, пишущие на тему тестирования индивидуального наследия. Но мне это, в общем, неинтересно. Та группа, к которой я принадлежу – евреи-ашкеназы, – уже исследована-переисследована. Я уверен, что мой геном будет примерно тот же, что и у всех представителей популяции. Лучше протестирую на эти деньги кого-нибудь, чья группа еще недоисследована. К тому же я опасаюсь попасть в интеллектуальную ловушку самотестирования. Я как-то с подозрением отношусь к ученым, которые проявляют повышенный интерес к собственному клану или культуре. Чересчур повышенный. У меня в лаборатории работают исследователи со всего мира, и я всегда уговариваю их (порой безуспешно) брать проекты, не связанные с людьми их собственной группы. По мне, так попытки познать окружающий мир через собственный геном и его связи с семьей или кланом отдают местечковостью и выглядят как-то мелковато.