Читать книгу "Покушение - Александр Беляев"

— Так ведь специальный, — напомнил Медведев.

— Да нет, я не исключаю и такого варианта, — согласился Круклис. — Во всяком случае, возьмите-ка вы, Дмитрий Николаевич, в архиве протоколы допросов этого Лашкова. Освежите все это дело в памяти и попытайтесь проанализировать, насколько это возможно, не об одном ли и том же говорят Лашков и Шефнер? Ну и, конечно, надо будет нацелить Ригу. Пусть установят, что за очередная возня началась в «Русланд-Норде»? И зачем это господин Краусс мотался на вермахтовский полигон? Это уж вы возьмите на себя, Владимир Иванович.

— Понял, товарищ полковник, — ответил Доронин.

— Мы тогда подумали, что наверняка сорвали им операцию. Ан нет. Теперь вполне может оказаться, что их это не остановило и они продолжают свое дело, — заметил Круклис. — Какое же сегодня неожиданное изобилие столь интересной и важной информации… И знаете, друзья, меня все время не покидает предчувствие того, что в один прекрасный день вдруг окажется, что все эти фотографии и подворотни, и Баранова, и «Племянник», и то, что показал на допросах Лашков, и то, о чем сообщает Шефнер, — все это окажется очень тесно связанным одно с другим. А вы не думаете об этом?

Доронин ответил не сразу.

— Не думаю, товарищ полковник, потому что знаю, как много направлений у «Цеппелина» и абвера, — откровенно ответил Доронин.

— Это так, — вздохнул Круклис. — И я ведь говорю только о предчувствии.

— Так ведь у вас опыт-то какой!

Круклис хитровато усмехнулся и погрозил Доронину пальцем.

— Предчувствие предчувствием, но есть и одно весьма существенное и совершенно реальное изначало — масштабность всей этой цели. И потому за ней стоит РСХА, а не «Цеппелин» и не абвер, — пояснил он свою мысль.

Вошел Петренко.

— Опаздываешь, — недовольно проворчал Доронин.

— Зато есть новость, — сообщил Петренко.

— Выкладывай! — сразу потребовал Круклис.

— Два часа тому назад, товарищ полковник, неизвестное лицо послало в эфир радиограмму. Служба перехвата записала весь текст. Сейчас его пытаются расшифровать. Пеленгаторщики определили район, откуда действовал передатчик, — Переделкино. А точнее — старое кладбище. Через полчаса после начала передачи район был оцеплен. Но никого задержать не удалось. За это время в сторону Москвы прошли три электрички. Кассирша на платформе «Переделкино» видела незнакомого мужчину с чемоданом: и даже пыталась его обрисовать. Но сказать, что это был радист — трудно, — доложил Петренко.

— Хорошо. Выясним это завтра, — обведя взглядом своих подчиненных, твердо сказал Круклис. — К утру поступят какие-то результаты от шифровальщиков. Если они сумеют расшифровать радиограмму, мы, естественно, узнаем, что в ней, и заодно определим ее источник. Если орешек окажется им не по зубам, надо будет завтра же с самого утра еще раз обследовать район, откуда велась передача. Обследовать тщательнейшим образом! И я уверен, что мы найдем интересные вещественные доказательства. Возможно, даже какие-то следы. Ведь одно дело — искать в темноте, другое — при свете дня. И обязательно надо еще раз подробно обо всем расспросить кассиршу. Показать ей фоторобот «Племянника», проанализировать все, что она сообщит. А пока — по домам и отдыхайте.

Глава 37

Кальтенбруннер знал, что Гиммлер уже три дня находится в ставке у Гитлера. Но не знал другого, по его мнению, более существенного: сам он напросился на прием к фюреру или Гитлер вызвал его по собственной инициативе. А знать это было важно. Потому что именно по таким нюансам можно было в последнее время наиболее правильно определить истинное отношение Гитлера к своим приближенным. Время, когда фюрер был снисходителен и терпим ко многим из них, кануло в Лету. Теперь каждый день и каждый час можно было ждать приказа, окончательно и бесповоротно решавшего судьбу любого военного или штатского чина. И Кальтенбруннеру нужно было держать ухо очень востро, чтобы точно знать обо всех, кто впал в немилость или, наоборот, вдруг быстро пошел в гору. Но, как он ни старался, всегда раньше его обо всех таких изменениях узнавали Борман и Геббельс или его шеф, а порою даже и Кейтель. Не знал Кальтенбруннер и того, когда Гиммлер вернется из «Волчьего логова» в свой дом на Принц-Албрехтштрассе. И хотя он поджидал рейхсфюрера, виду тем не менее по этому поводу не подавал никакого. И даже, наоборот, всячески старался показать, что он занят самыми неотложными делами и тем самым ревностно служит фюреру, а не торчит безвылазно в своем кабинете и не ждет, когда кто-нибудь позвонит и поделится какой-нибудь очередной сплетней. Поэтому звонок Гиммлера застал его не в РСХА, где вероятнее всего его, казалось, можно было отыскать, а на территории концлагеря Заксенхаузен, куда он прибыл еще накануне.

— Кальтенбруннер у аппарата, — доложил начальник РСХА и тотчас же услышал голос рейхсфюрера:

— Здравствуйте, Эрнст. Вы, как всегда, не знаете покоя. Как у вас там дела?

То, что Гиммлер поздоровался с ним по-свойски, говорило о том, что он вернулся в хорошем, а возможно, даже и в прекрасном настроении. Кальтенбруннер предпочел бы, наоборот, услышать его сердитым и недовольным. Это означало бы, что встреча с фюрером прошла совсем негладко, и намного больше бы соответствовало честолюбивому настроению начальника РСХА. Но Гиммлер сказал: «Здравствуйте», и Кальтенбруннер сразу же принял этот тон.

— Рад слышать вас, рейхсфюрер. Как здоровье фюрера? — осведомился он, как о самом главном.

— Могло бы быть лучше. У вас там еще много дел? — спросил Гиммлер.

— Надо бы еще на денек задержаться. Провести совещание.

— Хорошо. Проводите, и жду вас у себя. Кстати, фюрер передавал вам привет, — сказал Гиммлер.

— Благодарю, рейхсфюрер. Послезавтра я у вас, — пообещал Кальтенбруннер.

На следующий день совещание было проведено. Кальтенбруннер был категоричен, требователен, резок. Он знал, что все, что он на нем скажет тут сегодня, завтра же будет известно Гиммлеру, и не жалел крепких выражений.

Совещание закончилось. Но остался нерешенным еще один вопрос, который нужно было обдумать: что делать в случае чрезвычайных обстоятельств не только с заключенными лагерей, но и с самими концлагерями? Какую-то часть этого вопроса он решил уже сегодня, приказав убрать с глаз долой все излишние вещественные доказательства проводимых в лагерях экзекуций. Но вот вторую его часть? Кальтенбруннер отпустил всех, оставил при себе одного начальника отдела Д ВФХА[5] бригаденфюрера СС, генерал-майора войск СС Глюкса и с ним снова обошел весь лагерь. Глюкса вопрос поставил в тупик. И в первую очередь потому, что касался не одного Заксенхаузена, а всех лагерей, расположенных как непосредственно в самом рейхе, так и на территории оккупированных стран. А если учесть, что одновременно во всех лагерях содержалось несколько миллионов заключенных, то вопрос и вовсе оказывался крайне трудным. Тем более что в последнее время судьбами узников концлагерей все чаще стал интересоваться Международный Красный Крест.