Читать книгу "Мимо денег - Анатолий Афанасьев"

Анна покупала сигареты в шопике, у тротуара остановился темно-вишневый «Мустанг», оттуда вывалился бычок лет тридцати, светловолосый, в замшевой куртке, в твидовых просторных штанах — вся одежонка тянула примерно на тысячу баксов. Бычок пристроился за спиной и, когда она уже получила пачку «Кэмела», весело прогудел в ухо:

— Привет, красотка!

Аня не ответила, застегнула сумочку, не спеша направилась к автобусной остановке, но бычок догнал, пошел нога в ногу. Уже на остановке глубокомысленно изрек:

— Тачку обкатываю.

Лицо чистое, глаза серые, чуть остекленелые, как у большинства бычков.

— Не по адресу, милок, — уверила Аня.

— Да ты не поняла, — улыбнулся парень. — Я же приглашение делаю.

— Какое приглашение?

— Поедем, прокатимся. Моторюга — зверь. Сама увидишь. У меня еще такой тачки не было. Из Бельгии обломилась по случаю. Полный кайф.

— Поздравляю. — Аня не хотела продолжать пустой треп: с бычками давным-давно не хороводилась, разочаровалась в них на заре туманной юности. В бычках есть своя прелесть — напор, безоглядная дурь, — но иногда они опасны. Аня избегала любого намека на опасность. Хватит. Наигралась.

Вдали показался троллейбус — и тут кавалер сделал сильный ход.

— Тебя ведь Анной зовут?

— Откуда знаешь?

— Я экстрасенс, — скромно признался бычок. — А ты меня приняла за недоумка. Стыдно, синьора.

Аня растерялась. Любая, самая маленькая житейская загадка всегда действовала на нее ошеломляюще.

— Слушай, экстрасенс, — попросила. — Давай, проваливай, а?

Парень взял ее за руку крепко и надежно. Но без хамства. Спросил:

— Чувствуешь?

— Что?

— Пульс. В унисон бьется. Твой и мой. Иначе не подгреб бы. Смысла нет. Женщину можно узнать только по пульсу. Все остальное чепуха.

Теперь Аня уже видела, что это не простой бычок, первое впечатление оказалось обманчивым. Троллейбус уехал, а она осталась. Он не выпускал ее руку из своей теплой, мощной клешни.

— Добавлю вот что, девочка. — Серые глаза держали ее словно в прицеле. — Я на телок не бросаюсь. Не подумай лишнего. Это они на меня бросаются.

— Мне какое дело, кто из вас на кого бросается?

— Неправильно говоришь. Грубовато. Не в своем стиле.

— Отвяжись, пожалуйста.

Руку наконец освободила, но чувствовала, что влипает. Еще как влипает! От парня тянулся знобящий холодок, перед которым она никогда не могла устоять. За свои двадцать семь лет узнала много мужчин, сколько точно и не помнила, может, за двадцать, но среди всех было двое или трое таких, как этот, с сердцем, тронутым морозом, и как раз они становились для нее роковыми. Она знала за собой эту слабость. С мужчиной, от которого тянуло смертным ознобом, она начинала ощущать, что ее земное воплощение не случайно и что ей есть что терять.

— Давай так. — Лжебычок будто принял мучительное решение. — Прокатимся малек, а после перекусим где-нибудь. Выпьем по глоточку, то да се. Поближе познакомимся.

— Зачем нам знакомиться?

— Потом объясню… Поехали.

Обнял ее за талию и повел к машине. Аня не противилась. Чего уж там. Если влипла, то лучше плыть дальше по течению — куда вынесет. Только недоумевала, как все быстро получилось. И как ее по-прежнему, оказывается, легко снять. Парень особенно и не старался. Два, три прикола, имя угадал, удачно улыбнулся — и она спеклась. Она презирала себя за это. Сколько так будет продолжаться — год, два, целую жизнь? Она же не шлюха, в конце концов. Но если человек чем-нибудь зацепил ее любопытство — тут же тает как воск. Ничего не может с собой поделать. Мерещится что-то впереди — чудное, неземное, возвышенное. Внезапный, счастливый поворот судьбы. Ничего не изменилось со школьной поры. Так же с тайным восторгом и ожиданием вглядывалась в чужие глаза.

В шикарной машине уютно, как в теплой горенке с горящим у изголовья ночником. Аня не разбиралась в механике, но напряженными нервами ощутила в мягко урчащем рокоте движка сдержанную звериную мощь. По полуденной Москве пронеслись как по лунному кратеру. Этот парень, которого звали Олег, правил движения не соблюдал, поэтому их стремительный полет на проспекте Вернадского оборвал своей палочкой молодой суровый гаишник. Подошел вразвалку, козырнул и потребовал документы. Олег протянул через окошко техпаспорт и водительское удостоверение. Милиционер бегло просмотрел, спросил:

— И что будем делать? Нарушаете.

— А что делать… — грустно отозвался Олег. — Бери штраф, капитан. Погорячился я.

Открыто сунул зеленую двадцатку, и мент, зыркнув по сторонам, молча ее принял. Вернул документы, вторично козырнул:

— Ладно, езжайте… Но советую поосторожнее…

Ане парень пожаловался:

— Дерьмовая страна. На каждом углу ментяра с протянутой рукой. Только отстегивай.

— Может, не стоит так гнать?

— Я тут ни при чем. Тачка требует. Медленно не умеет.

Самое любопытное, что, пока катались, это был у них единственный разговор. Правда, выкурили по сигарете. Зато с каждым километром их сердца, бьющиеся в унисон, странным образом сближались, и в машине уже искрило. Теперь день до вечера, а может, и ночь просматривались отчетливо. Аня не заблуждалась, знала, как это бывает. Если села в такую машину, дальше ничего от тебя не зависит. Отчасти это горько сознавать, но в то же время весело. В любовных приключениях жизнь проступала объемно, в ярких красках, как на экране «Панасоника». У нее были другие планы на этот день: деловая поездка в Люберцы, вечером — встреча с подругой, сауна на Патриарших прудах, — наплевать и забыть. Парень не из тех, кто выпускает добычу. Да она уже и не хотела, чтобы выпустил. А вдруг он тот, кто ей нужен. Рано или поздно должны вспыхнуть на горизонте алые паруса. Ха-ха-ха!

Он привез ее в какой-то подвальчик с загадочным названием «Петриум» — с баром, с круглыми столиками из черного пластика, с кухней, которая отделялась от зала стеклянной стеной и вся была как на ладони: с длинной плитой, со смуглым поваром-кавказцем в белом колпаке, с дымящимися, как маленькие гейзеры, кастрюлями. Один-два столика заняты солидными пожилыми людьми со своими молодыми подружками, а так — больше никого, пусто. Аня поняла почему, когда кавалер подал ей роскошное, в кожаном переплете меню. Она не вчера родилась, духовно окрепла уже при реформе, чумовой московский рынок для нее как вода для рыбы, но все же, когда увидела, что чашечка кофе стоит пятнадцать баксов, а любое блюдо зашкаливает за два ноля, с робостью взглянула на нового знакомого, который спокойно прикуривал сигарету.