Читать книгу "Гордость и страсть - Шарлотта Физерстоун"

Они любили друг друга медленно и чувственно. Она прижималась, скользя по его груди сосками, губы соприкасались, пальцы переплетались, сомкнувшись, голоса слились в страстном шепоте. Настало ее время вслушиваться в его вздохи, чувствовать, как в его теле растет напряжение и потребность. А потом она отстранилась и посмотрела на него, их взгляды сосредоточились друг на друге, ему захотелось узнать, кого она видит, герцога или оборванца из трущоб. Но это был не он. И страшно даже подумать о том, что этот мужчина не доставит ей наслаждения. Она была слишком молода, когда создала себе образ друга, затем возвратившегося к ней богатым, благовоспитанным, удачливым герцогом. Так что же она видела, принимая его в свое тело и любя его?

Ее глаза затуманились. Он потянулся к ней, поцеловал, почувствовав у своих губ произнесенные ею слова:

— Я хочу знать место, принадлежащее мне.

— У тебя есть такое место. Ты здесь, со мной, Люси. Как моя герцогиня.

— Нет!

Она не могла дольше таить мысли и чувства, что наполняли ее с той же силой, с какой это делало тело Адриана. Она прикусила губу от внезапной обжигающей боли в груди. Она нужна, чтобы выполнять эту обязанность. Она должна вести родовой дом и еще три поместья, которые ему принадлежат. Она должна устраивать балы и вечера за городом, распоряжаться обедами человек на пятьдесят. Но это совсем не то, чего она так хотела. Она желала быть нужной, не герцогиней, а женой Адриана. Женой Габриеля. Кем бы он ни был, каким бы он ни был, принадлежать ему в обычном смысле.

Сквозь слепящие слезы она видела устремленный ей в лицо взгляд, призраки в его глазах проявились ярче. Губы задрожали, но она, поборов страх, заглянула в свою душу, в самую ее глубину, куда он сумел внести тепло и растопить лед. Большая слеза скатилась по ее щеке.

— Сегодня я снова видела Фиону, такую очаровательную, с толстыми щечками, заливисто смеющуюся. Абигайль смотрела на нее с такой любовью. Я тоже хочу испытать это чувство, Адриан, — сказала она прерывающимся голосом. — Всю жизнь мне хотелось быть любимой, желанной, принадлежать кому-то, кто любит меня. Хотелось тепла и приятия. Все чаще я мечтаю сидеть в твоей библиотеке в окружении наших детей, которые бегают, смеются, и чтобы мое сердце переполняла радость… Я прошу — прости меня за все. За то, что была так холодна и бессердечна.

— О чем ты говоришь, Люси?

— О том, что ты победил меня, — выговорила она между всхлипываниями и рыданиями. — Ты растопил лед в моем сердце, разрушил барьеры, заставил осознать мою слабость и несовершенство. Ты заставил меня желать этого замужества, стать тебе женой во всех смыслах. Мне не важно, кто ты. Но я знаю, что больше не смогу никогда быть холодной и отстраненной по отношению к тебе, как это было когда-то.

— Тебе больше не нужно бороться, Люси, окружать себя стеной холода. Ты больше не почувствуешь себя одинокой. Теперь я с тобой, ты принадлежишь мне, как моя возлюбленная, жена, на всю жизнь.

— Тогда докажи мне это, — прошептала она, — заставь меня почувствовать.

И он заставил ее чувствовать, задыхаться и вскрикивать, крепко держась за него. Снова и снова шепча ее имя, изливаясь в нее, он вдруг осознал, что ему тоже есть кому принадлежать.

Глава 25

Наконец дороги расчистили. Герцог и герцогиня Сассекс прощались с хозяевами гостиницы, обещая вернуться. Их прислуга уже отправилась на север, а они смеялись над тем, как хорошо за это время научились обходиться без горничных и камердинеров. Разумеется, Люси ходила все это время с распущенными волосами, потому что ее мужу так нравилось расчесывать их и зарываться лицом в шелковистые пряди.

Она открыла для себя, что ей очень нравится валяться в супружеской постели на смятых после любовных игр простынях и смотреть, как он бреется. Ее восхищали самые простые знаки супружеской близости, выходящие за рамки того, что происходит в спальне. Они много разговаривали, подолгу сидели за обеденным столом, наслаждались вином, грелись у огня. Он отвечал на письма, она вязала кофточку и шапочку для Фионы, перешивала плащ для Абигайль. Вместе с ними отправилась Роузи со своими здоровыми, сильными щенками.

Продолжая махать на прощание высыпавшей на крыльцо прислуге, Люси все смотрела на удаляющуюся придорожную гостиницу. А когда взглянула на мужа, поняла, что он не отрываясь смотрит на нее.

— Мы будем приезжать сюда каждый год, — пообещал он, взяв ее руку и поднося к своим губам. — Не плачь, любовь моя.

— Глупо, да? Мы едва их знаем, но у меня остались такие нежные воспоминания о гостинице и обо всем, что в ней произошло.

— Мы там нашли друг друга, не так ли?

Она смущенно улыбнулась. Да, так и есть. Они открыли друг для друга свои сердца, познали наслаждение, удовлетворили пламенную страсть. Они предавались любви часто, но каждый раз казался лучше, полнее и глубже, согретый укрепляющейся близостью. Теперь Люси знала, что любит его. Он чаще молчал, но временами она ловила на себе его взгляд и понимала, что его чувства так же глубоки, как и ее. Его любовь, пусть и не до конца высказанная, была очевидной, так же как и тайна, которую он не спешил открывать ей.

— Когда же ты мне расскажешь? — тихо спросила она. — Впереди целых два дня пути до Йоркшира.

— Я бы никогда тебе об этом не рассказал, но, когда увидел тебя с этой игрушечной кроваткой и услышал, как ты говоришь о мальчике, которого знала, внутри меня словно рухнула какая-то преграда. Захотелось открыть тебе, что я жив, стоит только позвать, и я всегда буду рядом, когда бы ты ни пожелала.

— Как же это произошло, Адриан?

Он отвел взгляд, сглотнул и молча уставился на пейзаж, пробегавший за окном кареты. И лишь когда она стала терять всякую надежду услышать рассказ, он заговорил:

— Моя мать — горничная-шотландка, которая прислуживала в городском доме герцога. Ее звали Мэрн. Я почти не знал ее… Она умерла, когда мне исполнилось шесть лет. Запомнились ее грубость и безжалостность. Мой отец был близок ей по духу, так что смог ее укротить. Она обольстила его, между ними завязались отношения. Она забеременела и использовала это для того, чтобы заставить его платить. — Адриан неприязненно фыркнул. — Мой отец и не подумал платить. Он сорвал на ней гнев и вышвырнул из дома, заставив искать пропитания на улицах. Я родился в полном смысле этого слова в сточной канаве. Назвали меня Габриелем.

Сердце Люси заныло от жалости к нему, ведь его мать оказалась на улице, отдав свое дитя на волю жестокости низкой жизни.

— А твой отец знал о тебе?

— Не имею представления. Я не знал его до смерти матери. У него уже была Элизабет и сын — законный наследник, который был всего на несколько месяцев старше меня. Не знаю, как это получилось, — продолжал он, погрузившись отстраненным и сосредоточенным взглядом в свое давнее, очень давнее прошлое. — Когда растешь среди нищеты и голода, быстро взрослеешь и учишься находить способы выжить. Как бы то ни было, одним ненастным днем я постучал в его дверь. Дворецкий захлопнул ее прямо перед моим носом. Мне пришлось долго ждать под холодным дождем. В конце концов, он вышел, с жестоким бесстрастием остановив на мне свой пристальный взгляд.