Читать книгу "В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок"

* * *

Хотя переговоры о браке с французом наконец завершились, еще долго ходили слухи относительно того, что случилось между Елизаветой и Анжу во время его пребывания в Англии. 17 ноября 1583 г. сэр Эдвард Стаффорд, ставший английским послом в Париже, встревоженно сообщал, что в городе выставлены на всеобщее обозрение непристойные картинки, изображающие Елизавету и Анжу. В письме Уолсингему, Государственному секретарю, Стаффорд описывал «грязные картинки» с изображением ее королевского величества, где она «изображена верхом, левой рукой держится за гриву лошади, а правой задирает одежду, обнажая свой тыл («при всем почтении»)… под нею изображение герцога, очень хорошо одетого, в лучшем наряде; он держит на кулаке сокола, который постоянно клюет и не дает ей усидеть на месте». Стаффорд предполагал: «Боюсь, к делу причастны и наши добрые английские подданные, проживающие здесь, ибо, по-моему, немного найдется на свете таких мерзких людей, как они».[813]Картинки были выставлены на Гревской площади, одном из главных общественных мест на правом берегу Сены, прямо перед городской ратушей, и на левом берегу Сены, на углу у церкви Святого Августина и рядом с коллежем Монтэгю. Время и место размещения картинок были выбраны намеренно: в этих местах часто бывали иностранные изгнанники и местные жители.

Хотя главным намерением авторов картинок было возбудить в Париже антиелизаветинские настроения, Стаффорд писал, что, «по моему мнению, они более затрагивают честь герцога, чем к[оролевы], если все будут истолковывать их так же, как я». Видимо, над Анжу тоже потешались и издевались из-за его безуспешных попыток ухаживать за престарелой и безнравственной Елизаветой. Центром нападок снова стала фигура королевы, чья королевская власть подрывалась изображением некоторых частей ее тела в процессе, который Стаффорд стыдливо называет «при всем почтении» дефекацией.[814]Меньше месяца спустя Стаффорд узнал, что картинки послужили началом крупной разнузданной кампании. В непристойных картинках и памфлетах «еретичество» Елизаветы напрямую связывалось с ее «половой распущенностью»; писали о жестокости Елизаветы по отношению к своим подданным-католикам[815]и об их притеснениях. В конце 1583 г. Стаффорд приобрел черновики плакатов Ричарда Верстегана, в которых Елизавету называли Волчицей (с древних времен волчица считалась символом распущенности). Стаффорд требовал провести обыск в типографии и добился того, чтобы Верстегана, издателя, изгнанного из Англии, арестовали.[816]Однако передышка оказалась временной; в последующие годы Католическая лига то и дело использовала образы безнравственной королевы, дабы подвергнуть сомнению законность ее правления.

Глава 32

Semper Eadem (Все та же)

Елизавета приближалась к своему пятидесятилетию; когда надежда на то, что она произведет на свет наследника, угасла, стало ясно, что она станет последней в линии Тюдоров. С первых лет правления всех интересовала ее способность к деторождению; на нее оказывали давление, призывая поскорее выйти замуж и родить детей. Теперь она начала называть себя королевой-девственницей, которая самоотверженно пожертвовала своими желаниями как лицо физическое в пользу неприкосновенности суверенного юридического лица. На всех семи портретах, написанных во время сватовства Анжу, Елизавета изображена с ситом в руках. Сито считалось символом девственности, оно отсылало к образу весталки Туччии. Обвиненная в нарушении обета девственности, Туччия доказала свое целомудрие, наполнив сито водой из Тибра и пронеся его к храму Весты, не пролив ни капли.[817]Образ явно доказывал, что целомудрие Елизаветы – ее сила, которая дает ей способность сохранить неприступность сита, символизирующего государство. Хотя теперь целомудрие Елизаветы объявляли величайшим политическим достоянием, важно было, чтобы ее не воспринимали стареющей женщиной в постклимактерическом возрасте, какой она была на самом деле. Шли годы, а Елизавета по-прежнему упорно отказывалась назначить наследника. Тем необходимее было, чтобы королева всегда излучала сияние молодости. Подданные должны были удостовериться, что королева отличается великолепным здоровьем и долголетием. В 1586 г. Елизавета приоткрыла завесу тайны. Обращаясь к делегации парламентариев в приемном зале Ричмонда, она повела речь о необходимости поддерживать подходящий образ на публике: «Уверяю вас, мы, государи, стоим словно на подмостках, и весь мир пристально наблюдает за нами… самые маленькие пятнышки на нашей одежде бросаются в глаза, любой изъян в наших поступках тут же замечают».[818]

Поскольку лицо Елизаветы с возрастом менялось, камер-фрейлины усердно трудились над совершенствованием «маски юности». Следы от оспы, морщины, кариес, тусклая кожа требовали все больше внимания и усилий. Приближенные к Елизавете дамы терпеливо трудились над увядающим лицом королевы. Отметины, оставшиеся, несмотря на ее уверения, после оспы, а также морщины и складки вокруг глаз и рта ловко замазывали толстым слоем косметики. Помимо едких свинцовых белил и уксуса, которые и создавали впечатление знаменитой белой кожи Елизаветы, в больших количествах применяли яичный белок: он скрывал морщины и разглаживал лицо, хотя королеве становилось все труднее улыбаться. Белила со временем разъедали кожу, она серела, на ней появлялось все больше морщин. В результате основу из белил приходилось накладывать все более густым слоем. Чем больше старела Елизавета, тем ярче румянили ее щеки и губы. Помимо кошенили, румянец создавали с помощью ярко-красной киновари.[819]Однако киноварь – это сульфид ртути; всякий раз, как Елизавета облизывала губы, она глотала ядовитую субстанцию; возможно, со временем у нее проявились симптомы отравления ртутью, в том числе нарушение координации, ухудшение зрения и слуха, потеря памяти, раздражительность, невнятность речи, мучительные боли и депрессия. Нанося на лицо Елизаветы эти пагубные вещества, фрейлины постепенно, сами того не желая, травили ее и ускоряли процесс старения.