Читать книгу "Призраки кургана - Денис Чекалов"

И вновь обратившись к торговцу, саркастически заметила:

— Ну, конечно, какая тебе выгода, ведь если Калимдора прогонят, ты лишишься своей жалкой выручки!

Мужчина, не ожидавший нападения, в первый момент отступил, но затем с раздражением стал защищаться.

— Да что вы на меня напали? Я, что ли, людей истребляю? И что я, по-вашему, могу сделать, в бой вступить? Грушами и клюквой Калимдора забросать? Да если бы даже смог победить его, мне что, кто-нибудь сказал бы спасибо? Неужели у вас обоих головы пустые, не понимают ничего? Ведь сюда приходят не чирей лечить, а просить о чем-то, что бывает подчас дороже собственной жизни!

Он широким жестом обвел рукой толпу, которая прислушивалась к нашему разговору.

— Все заранее знают, что их ждет, и никто еще, дойдя до храма, не повернул обратно. Конечно, боятся, но ведь и жить тоже боязно бывает.

Отец калечного ребенка тоскливо заметил:

— Он прав, мы шли сюда, зная, что можем не вернуться все трое. Но что же делать? Это наш единственный сын, он чахнет на глазах и скоро умрет, как мы будем жить без него, такого долгожданного, такого умного и доброго? А тут есть хотя бы лучик надежды, можем ли мы не использовать ее? И если придется умереть, — что ж, так тому и быть.

Ответом ему был одобрительный ропот собравшихся. Глядя в их лица, полные упования и страха, я вдруг понял, — они правы, любой поступил бы так же, если бы этот путь был единственным для спасения близкого человека.

Приземистый мужичок спросил:

— Вы вроде желали первыми зайти? Так мы не возражаем, храните вас боги. А мы еще чуток посидим, на небо посмотрим, может, в последний раз видим.

11

Посмотрев на Снежану, одновременно ободряя ее и черпая силу в ее взгляде, я шагнул за гряду камней, помогая ей перебраться через завал.

Лишь теперь стало понятно, почему снаружи была неясно видна только противоположная стена храма, создавая обманчивое впечатление крайне ограниченного пространства.

Путь круто уходил вниз, в скальную породу, дробясь на множество боковых ответвлений. Однако все они были заложены камнями, потому и заблудиться в этом бывшем лабиринте казалось невозможно.

Будто страшная тяжесть горы наваливается на нас по мере спуска, оглушая безмолвием и одиночеством, чувством оторванности от остальных людей живущих на земле.

Несмотря на отсутствие факелов и других светильников, нас окружало призрачное свечение крупных голубоватых камней, вмурованных в пол и стены.

Путь оканчивался большим залом, где возвышался магический камень, изнутри которого пробивался зеленый мягкий свет, придавая этому обломку, упавшему с неба, необычную притягательную красоту.

Однако после первого беглого взгляда становилось заметно, что камень покрыт мелкими трещинами и темными пятнами, из мест разломов поднимается даже на вид жирный, вязковатый туман.

Непонятно как и когда, но небесный обломок был сильно поврежден. В нем, на высоте человеческого роста виднелась половина человеческой головы, как будто острым мечом ее перерубили сверху вниз, точно по линии, проходящей между глубоко посаженных темных глаз.

Могло показаться, что перед нами барельеф, если бы не еле заметные движения губ и единственного глаза.

— Боги, что с ним случилось? — прошептала Снежана.

Я сказал бы, что человека вмуровали в камень, оставив открытой только половину лица. Глазное яблоко повернулось, уставив на нас зрачок, и губы чуть шевельнулись.

— О чем вы просите, паломники? — раздался негромкий голос.

Стараясь, чтобы ответ звучал если не дружелюбно, то хотя бы без явной враждебности, я пояснил:

— Мы не нуждаемся в исполнении желаний и предсказаниях. Но тебе известен ответ на наш единственный вопрос — что стало с чашей Всеслава? Из этого знания ты не извлекаешь никакой пользы для себя, нам же это необходимо для того, чтобы освободить душу нашего друга.

Я был почти уверен, что по остаткам лица Калимдора пробежала насмешливая гримаса.

— Всеслав так стремился домой, в Киев, но ему не было суждено пройти днепровские пороги. После поражения те, что остались от дружины, разбежались, кто куда, многие поступили на службу к другим князьям. Я не был храбрее остальных и не сложил голову вместе со своим конунгом. Знаток волшебного искусства магии — желанный гость в любой стране, так что я служил не только русам, но и иноземцам.

Он помолчал, закатив глаз, уйдя в воспоминания, воскрешая перед мысленным взором свои приключения, а потом продолжил.

— Мне воздавали почести, перед моими знаниями преклонялись, я занимал место, не сравнимое с жалким званием жреца на Руси.

Он явно оживился, приготовясь поделиться воспоминаниями.

— Разве можно сравнить поход князя, даже самого могущественного, с выступлением персидского царя, полным величия, внушающим почтительный страх?

Согласно древнему обычаю, звук трубы из царского шатра, объявляющий начало похода, раздается утром, когда восходит солнце, воплощающее светлое божество Ахурамазду.

С любого конца лагеря каждый воин может увидеть над царским местом изображение дневного светила, посреди которого сверкает кусок горного хрусталя. Перед войском на серебряном алтаре несли огонь, означающий для персов то же, что и солнце.

Я, как главный прорицатель, шел непосредственно за огнем, а меня сопровождали триста шестьдесят пять юных магов в алых плащах, поющих старинный гимн. Их было столько, сколько дней содержит год.

Упряжка белых коней везла колесницу Юпитера, за нею следовал огромный конь, по преданию принадлежащий Солнцу. Сверкая золотыми и серебряными украшениями, плыли колесницы, конница разных племен, где каждый отряд имел собственные, отличные от других вооружение и одежду.

Особой роскошью отличалась одежда тех, кого персы называют «бессмертными», другой многотысячный отряд, еще более богато экипированный, назывался родственниками царя. На войну везли жен, наложниц, детей царя, воспитателей и евнухов, изображения богов.

Над всей этой варварской роскошью возвышался сам царь в короне, называемой Кидарой, пурпурной тунике, плаще, затканном золотыми ястребами. Какая красота, какое великолепие и мощь!

Я прервал это самозабвенное глухариное токование.

— А что после, когда начиналось сражение? Евнухи и наложницы бились с противником? Нет? Так зачем они вообще на поле боя? И скажи правду, разве наше войско, без всего этого великолепия, сражается хуже или становится трусливее?

Калимдор с раздражением ответил:

— Ты прост, как холоп, подобный тому мужику, что набросился из-за уголька на твою девицу, не видя ее сияющей красоты. Где тебе понять поэзию подготовки к бою, выступления, самого столкновения войск!

Не желая затевать бессмысленного спора, я вернул его к любимой теме о себе самом, надеясь, что рассказ даст ответ на единственный интересующий нас вопрос.