Читать книгу "Глазами Лолиты - Нина Воронель"

«До свиданья, папочка!».

Но мысли его уже были далеко-далеко, ведь он не подозревал, что этот поцелуй — последний. Он рассеянно подтолкнул меня в спину: «Счастливо, детка!», я выскочила из машины и помчалась к воротам, помахивая ранцем, в котором среди кроссовок и носков притаился мой драгоценный паспорт, завернутый в текст «Песни песней».

Первая половина этого рокового дня тянулась бесконечно медленно, но как только Дунский появился на дорожке, ведущей в беседку, время помчалось обалденным галопом. Дунский бодрым шагом вошел в беседку и объявил, что сегодня урок начнется с репетиции. Первым делом он попросил у меня текст моей роли, в которую собирался внести какие-то поправки. Я протянула ему пачку листков вместе с паспортом, и он совершенно спокойно спрятал все это в карман куртки. Руки у него не дрожали, не то, что у меня — у меня сердце жутко колотилось, просто удивительно, как никто из ребят не услышал этот барабанный грохот.

Репетиция началась — мы с Олегом вышли на авансцену, а остальные, изображая хор, выстроились полукругом у нас за спиной.

«Ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! — начал Олег, пожирая меня влюбленными глазами. — Как лента, алы губы твои и уста твои любезны!».

Не знаю, или он был такой хороший актер, или был искренне в меня влюблен, но получалось у него здорово, — какая жалость, что все это пойдет кошке под хвост!

«Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя!», — с этими словами я протянула вперед руку и начала ощупывать лицо Олега, как слепая.

Он прижался губами к моим пальцам — я не уверена, что так предполагалось по роли, — захватил зубами мой указательный палец и прикусил. Я не успела запротестовать, как Дунский включил магнитофон — заиграла музыка, и вступил хор.

«Два сосца твои, как двойня молодой серны, пасущейся между лилиями», — запел хор не совсем складно, но с большим чувством. Это был мой сигнал.

Я глубоко вдохнула воздух и выдернула указательный палец изо рта Олега с такой силой, что он громко клацнул зубами. Не давая ему опомниться, я согнулась в бараний рог — или в три погибели, не помню точно, — и заорала, как орали бездомные кошки под нашими окнами на тахане мерказит. За первым воплем я испустила второй, еще более пронзительный, и рухнула на кафельный пол беседки, больно ударившись плечом и коленкой.

От настоящей боли я застонала и завыла еще более натурально и начала корчиться на полу, поджимая коленки к животу, как меня научил Дунский. Олег остолбенел и застыл на месте, как жена Лота, зато хор испуганно замолк и заметался по беседке в поисках выхода. От ужаса все так обалдели, особенно девчонки, что начали давить друг друга в дверях — никому не хотелось смотреть, как я умираю у них на глазах.

«Стоять!», — зычно гаркнул Дунский, и все разом остановились, как на видео, когда нажимают клавишу «стоп».

«А теперь выходите по-одному!» — скомандовал Дунский, и, как ни странно, они его послушались. Пока испуганные хористы тонким ручейком вытекали из беседки, Дунский склонился надо мной:

«Что болит, Светочка?»

«Живот! Ой-ой-ой! Прямо все кишки рвет», — простонала я жалобно и опять подтянула коленки к животу.

«Боже! — воскликнул Дунский, — это выглядит как острый приступ аппендицита!».

Я уже расслабилась и плотно вошла в образ:

«Ой-ой, как больно! А от аппендицита умирают?».

«Нет, что ты! Главное, вовремя попасть в больницу!».

К беседке стал стекаться народ: дежурный воспитатель, садовник, уборщица тетя Нюра и кто-то из бухгалтерии. При виде их постных от сочувствия лиц у меня начались предсмертные конвульсии.

«Вот что, Олег, — властно скомандовал Дунский, — ты можешь вместе с садовником отнести Светочку к воротам? А я побегу вызывать скорую помощь».

И он убежал, оставив меня на полного рвения Олега, который через силу взвалил меня на плечо, в то время, как садовник щекотно подхватил меня под коленки, и они, дружно спотыкаясь, потащили мой еще не вполне остывший труп к воротам. Хоть это путешествие показалось мне крайне неприятным, я все стерпела, продолжая громко стонать и корчиться от невыносимой боли.

Не успели мы добраться до выхода, как нам наперерез выскочил Дунский, весь в испарине, и помчался к воротам, что-то громко выкрикивая. Я расслышала только отдельные слова, с которыми он бросился отпирать ворота собственными руками: «…аппендицит… скорая помощь!.. срочно отпереть!».

Озадаченный сторож преградил ему путь: «Отпирать ворота категорически запрещено!» А скорая помощь уже гудела на въезде в школу. Я вспомнила инструкцию Дунского, пнула садовника в нос сандалией и скатилась с ослабевшего Олегова плеча на твердую асфальтовую дорожку. Крик Дунского перекрыл не только мои стоны, но и надсадную сирену скорой помощи — я никак не ожидала, что у него в горло вшита настоящая иерихонская труба:

«А кто будет отвечать, если девочка умрет?». От этой угрозы я громко зарыдала, и сторож сдался — дрожащими руками он отпер замок и снял тяжелый засов, перекрывающий въезд. Скорая помощь въехала во двор, из нее выскочили шофер с носилками и санитар в белом халате, которые ловко погрузили меня на носилки и вкатили внутрь машины. Дунский вскочил на подножку и уже занес было ногу, чтобы взобраться в машину, как в него вцепился Олег:

«Можно я поеду с вами?».

Этого еще не хватало! Дунский весь напрягся, придумывая, как выкрутиться, но положение спас пришедший в себя сторож:

«Никто, кроме больной и учителя, не покинет территорию школы!» — объявил он и оттеснил Олега от машины, которая тут же тронулась в сторону улицы. Олег печально отступил, подчиняясь силе, и только махнул мне рукой на прощанье — он был очень красивый и лохматый, таким я увидела его в последний раз.

«В Домодедово!» — приказал Дунский шоферу, и скорая помощь с включенной сиреной помчалась по московским улицам, иногда проезжая на красный свет, а иногда выкатываясь на тротуар. Прохожие шарахались от нее во все стороны, но ни один милиционер нас не остановил — таковы московские правила уличного движения, объяснил мне Дунский.

Как только мы оказались за стенами школы, он позволил мне расслабиться и перестать притворяться:

«Вообще, ты — большой молодец, Светка. Я расскажу Габи, какая актриса в тебе пропадает».

Я выглянула в окно и бросила прощальный взгляд на Москву — улицы были полны народу, машины толклись в узком пространстве, мешая друг другу, из-под арок метрополитена без передышки выплескивались наружу все новые и новые толпы. Москва, так мною не изученная и не исхоженная, уплывала от меня навсегда.

5

Я поверила, что мне удалось удрать от Юджина, только когда самолет компании Эль-Аль громко взвыл и сорвался со взлетной полосы в белесую глубину московского неба.

«Все, — сказал Дунский, — теперь нас уже никто не остановит. А ведь могло случиться всякое — дежурный, небось, тут же сообщил Юджину о твоей болезни, и тот пустился за нами в погоню».