Читать книгу "Глазами Лолиты - Нина Воронель"

При мысли, что он улетит и оставит меня один на один с Юджином, мне стало еще страшней — неизвестно, что взбредет Юджину в голову, когда до него дойдет, что из меня теперь каждый месяц будет регулярно сочиться кровь, от которой его воротит. Я уже сама не знала, чего больше хочу и чего больше боюсь.

«Нет, не оставляй меня здесь! Он иногда меня так пугает — сидит и смотрит на меня так странно — аж дрожь прохватывает! И следит за каждым моим шагом!».

«Раз так, хватит ныть! Попробуем прорепетировать твою судьбоносную роль!».

«Как, прямо тут? А вдруг кто-нибудь догадается?».

«Именно здесь — у нас нет другого места. И никто не догадается — мы все проделаем на иврите. Они ведь не знают моего режиссерского замысла».

«А какой у тебя замысел?».

«Очень простой — увезти тебя от Юджина до того, как он захочет от тебя избавиться».

«А как же библейский спектакль?».

«Увы, спектакль придется похерить!».

И мы принялись репетировать — роль у меня была трудная, а у Дунского еще трудней. Но он сказал, что получается у нас отлично. Однако не успели мы как следует подготовиться к завтрашнему бою, как в беседку ворвались остальные участники спектакля, который мы решили похерить.

Они ведь, бедняжки, нашего режиссерского замысла не знали и старались вовсю, особенно Олег. Мне было немножко совестно, что я собираюсь так его подвести — представляю себе, как он огорчится, когда я исчезну вместе со спектаклем. У меня появилось чувство, что я собираюсь его обворовать.

Юджин приехал за мной чуть позже обычного, когда всех других уже разобрали, — мне вспомнилось, как Инес иногда опаздывала забрать меня из детского сада и я стояла у забора, прижимаясь лицом к холодным прутьям. Сейчас я у забора не стояла, но Юджин все равно чувствовал себя виноватым. Чтобы меня утешить, он привез мне в подарок красивую сумочку из красной кожи на длинном ремешке с золотыми пряжками, на каждой пряжке было написано «Гуччи». Я примерила сумочку, она повисла на плече легко и удобно, и мне стало обидно, что я никогда не буду ходить с этой сумочкой по улицам.

Дома Юджин опять заперся у себя в кабинете, а я включила громкоголосый телевизор, чтобы он не заметил, как я бесцельно брожу по квартире и прощаюсь со своей здешней жизнью. Оказалось, что хоть я эту жизнь ненавижу и задыхаюсь в своей золотой клетке, покидать ее мне немножечко жалко. Мне было тут противно, но уютно. Мне даже показалось, что я буду иногда по этой отвратной богатой жизни скучать.

Я открыла шкаф и с огорчением уставилась на свои почти ненадеванные бесчисленные платья, куртки и пальто — ведь мне не предстоит носить их никогда, ни летом, ни зимой. Хорошо бы забрать их с собой, — вот бы потряслись Лилька и Анат, если бы я начала каждый день являться в школу в новом прикиде, да еще в каком! Они бы просто скисли от зависти!

Я закрыла шкаф, крикнула Юджину: «Спокойной ночи!», он вяло отозвался и даже не вышел меня поцеловать. Пожалуй, я немного огорчилась — я не привыкла к такому обращению. Интересно, в чем дело — в моей менструации или в его неприятностях?

Последний день в школе был очень напряженный — я все яснее понимала, что он последний. Меня мучила мысль, что я всех обманываю, особенно когда Дунский, совсем потеряв совесть, объявил, что сокращает урок, так как хочет больше времени поработать над моей ролью. На мой упрек он ехидно отметил, что и вправду собирается работать над моей ролью, а какая именно это роль, ничье собачье дело. И мы приступили — я все больше и больше вживалась в образ, так что к концу у меня действительно разболелся живот, чем Дунский остался весьма доволен.

«Представляешь, оказалось, что директор именно сегодня ушел в отпуск! Выходит, нам действительно везет», — сказал он мне на прощанье и открыл дверь беседки для других участников обреченного спектакля.

После его ухода время тянулось ужасно медленно и тревожно. Наконец, приехал Юджин, и мы отправились домой. Дома все было, как обычно, если не считать того, что это был наш последний вечер с Юджином. Он все еще осторожно обходил меня и не решался прикоснуться, а я думала, что завтра меня с ним не будет, не будет никогда! Я выключила телик и ушла к себе, чтобы он не прочел моих мыслей на моем лице, но мне не сиделось в пустой комнате.

Поэтому, когда он приоткрыл дверь и позвал: «Светка, выходи, что ты там прячешься?», я вышла и села рядом с ним, но мысль о завтрашнем дне не давала мне покоя. Тогда я предложила вызвать Вадима и закатиться в злачное место. Честно говоря, я не знала точно, какое место называется злачным, но надеялась, что там будет весело. Юджин робко спросил, достаточно ли я здорова для такой поездки, и посмотрел на меня с надеждой.

Мы вызвали Вадима и отправились за город в дымный кабак, где танцевали и пели цыгане. Пели они складно и красиво, так что я окончательно загрустила, и слезы подкатили к горлу. Я искоса глянула на серьезное лицо Юджина, тоже захваченного цыганскими песнями, и мне стало его страшно жалко — я представила себе, как он взовьется, когда обнаружит, что я от него сбежала. В эту минуту я вдруг поняла то, о чем никогда до того не думала, — что он меня действительно любит! Так что мне даже стало жалко покидать его таким обманным способом.

Но одновременно я поняла, что время мое уходит и он не будет любить меня всегда. И тогда встанет вопрос — куда меня девать? Так не лучше ли удрать от него до того, как он задаст этот вопрос себе? И я решила устроить ему на прощанье незабываемую ночь, такую, чтобы искры из глаз! И тем избавить себя от угрызений совести.

Вокруг нас в хороводе пестрых юбок плыли цыганки, одна за другой, и низкие мужские голоса выводили нежное как раз про искры:

«Мой костер в тумане светит, Искры гаснут налету…».

Цыганки на миг застыли, и разом взвизгнув, высоко подхватили напев:

«…ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту!»

И взвились, взметнулись, закружились волчком, развевая юбки, косынки, волосы и рукава.

«Идем домой, уже поздно», — попросила я Юджина. Он молча поднялся, и мы уехали.

Дома я сама подошла к нему, чего никогда раньше не делала, и прошептала, прижимаясь губами к его уху:

«Идем к тебе в комнату, и ты меня разденешь». Он подхватил меня на руки и слегка покачнулся — за эти месяцы я стала гораздо тяжелее от наросшего на моих костях женского мяса. Но он удержался на ногах и понес меня в свою спальню. Что и говорить, видно, за эти три дня он здорово изголодался, так что ночь и вправду получилась незабываемая. А когда он заснул счастливым сном, я выудила ключик из тумбочки, прошмыгнула в ванную и, на всякий случай, запершись, вытащила из аптечки свой паспорт.

Наутро я с трудом разбудила Юджина: хоть он отбивался и прятал голову под подушку, я ему не позволила проспать. В мои планы не входило прогулять сегодня школу — я боялась, что в этом случае Дунского хватил бы инфаркт.

Мы кое-как позавтракали и с небольшим опозданием скатились вниз к поджидавшему нас Толику. За время завтрака Юджин подобрался, сбросил с себя ночной хмель и настолько сосредоточился на своих неприятностях, что я перестала бояться, как бы он сквозь стенки ранца не рассмотрел спрятанный там паспорт. Перед школьными воротами я взглянула на него в последний раз и чмокнула в щечку: