Читать книгу "Бета-самец - Денис Гуцко"

Антон служит водителем у полкового особиста. Вместе они выглядят довольно комично. Капитан Петраков невзрачный, как речная мелюзга. Захочешь описать — не за что слову ухватиться. Лицо, глаза, нос, рот, уши, брови. Рост средний. Голос слышный. Если не знать, как все было на самом деле и почему Литвинов проходит службу при особом отделе, можно было предположить, что ладного здоровяка, размашистого и ершистого, Петраков выбрал себе в водители, повинуясь закону притяжения противоположностей.

Вот уж у кого получается быть своим для каждого, всегда и несмотря ни на что. Поговаривают, будто Антон по пятницам предоставляет начальнику письменный отчет обо всем увиденном и услышанном в подразделениях. Но и эти разговорчики, и печать мажора, которая дорого бы стоила кому-нибудь другому, Антону не стоят ровным счетом ничего.

Люди в казармах живут по путанным и расплывчатым правилам, которые для меня так и остались китайской грамотой. Лишь дедовщина возведена у них в абсолют и соблюдается с нерушимой последовательностью: первые полгода ты раб, последние полгода ты князь. Ни одно из преступлений, если оно не направлено против дедовщины, не карается здесь огульно, но всегда с оглядкой на преступившего. Вроде бы воровать у своих, то бишь крысятничать, смертельный грех. И вроде бы даже карается безжалостно. Один из «молодых» третьей роты, пойманный на воровстве из тумбочек, был подвергнут унизительному наказанию: салабонам приказали его избить, после чего на воришку помочился каждый желающий. Но много раз и до, и после этого случая я слышал своими ушами, как другие бойцы, едва ли не во всеуслышание, хвастались воровскими трофеями: один умыкнул в бане новенькие портянки, другой ночью под носом у дневального раздобыл в соседнем взводе сатиновую подшиву. Понять, как это действует, вприглядку невозможно. Но из исследовательского интереса переселиться в казарму, даже в статусе отслужившего год «черпака», — дураков нет.

— Привет. Как дела?

— В норме. Как у тебя?

— В порядке.

Весь год наши с Антоном отношения полностью вписывались в схему «я наблюдаю, за мной наблюдают». Особому отделу отведено место на отшибе, в батальоне связи. Поэтому встречаюсь я с Антоном главным образом в столовой. Блатная каста ходит на кормежку под конец, когда подразделения начинают расходиться и в столовой становится свободней. Он подсаживается за мой столик, я подсаживаюсь к нему. Нам часто есть чем поделиться.

— Что слышно, Антон?

— На Кавказе, Санек, совсем жопа. Из округа несколько команд в Чечню отправили. Но нас не тронут вроде. У тебя что слыхать?

— Скоро новая форма должна прийти.

— А, наконец-то!

— Хотели нам старую афганскую «песчанку» сбагрить. Комчасти отказался. С зампотылу окружным поцапался по телефону, я слышал.

— Там сейчас зампотыл никакущий. Батя говорил. Какого-то пентюха с улицы взяли, дерьмо разгребать.

— А в Чечню, говоришь, не отправят?

— Не должны. Хотя я бы, наверное, не против. На месячишко.

Дембельские проводы были в разгаре, когда на вещевой склад завезли долгожданную новую форму. Пришедший на смену допотопной хлопчатобумажной брезентовке полевой камуфляж — предмет солдатского вожделения ничуть не меньший, чем прогулка с девушкой в металлолом за ремротой. Камуфляж ждали еще зимой, а пришел он летом, незадолго до дембельского приказа. Начальник склада прапорщик Иванец предложил новую форму в подразделения не выдавать, пока не уйдут дембеля: какой смысл одеть их с иголочки и тут же отправить домой… Командир части согласился, но вот незадача: через неделю был назначен окружной смотр с предписанием представить личный состав «по новой форме одежды».

Решено было переодеть всех, кроме дембелей, которых собирались поставить в наряды и на смотр не брать. Форму выдали за два дня до смотра.

Но в первую же ночь в злосчастной третьей роте, славившейся особо жёсткими дедами, пропало восемь комплектов камуфляжа — аккурат по числу дембелей, дожидающихся отправки домой со дня на день.

Когда наутро восемь салабонов явились на построение в застиранном хэбэ, скандал вышел грандиозный. Командир части, полковник Бондарь, орал благим матом. Отменил завтрак и обещал задержать все увольнения из части до тех пор, пока не найдется пропажа. Кажется, дембеля были готовы к такому раскладу и ради того, чтобы вернуться домой по последней военной моде, согласны были задержаться на службе. Комчасти поставил их перед строем, требовал, чтобы мерзавцы сознались и вернули форму, но те лишь пожимали плечами: знать не знаем, зря поклеп возводите, тырщ мандир. Тем, кто вернет украденную форму, обещано было повышение в звании и десятидневный отпуск домой. Третья рота молчала… Стукачество само по себе позорно. Но стучать на своих дедов считается здесь уделом последнего чмошника. Тех, кто настучал на дедов, чморят всем полком. Дед — а точнее дембель — предыдущего призыва, Димка Шавардин, в прощальную ночь с пьяных глаз разломал тумбочку дневального. Дежуривший по роте сержант Липатов предпочел взять вину на себя и отсидел на губе, но Шавардина не выдал. В знак благодарности Шавардин, отправившийся наутро домой, оставил Липатову свой ремень, а Липатов через десять суток ареста вышел с гауптвахты героем… Третья рота молчала.

Тогда Бондарь в духе внедрявшейся тогда повсюду демократии выстроил полк перед штабом и оставил стоять, приказав офицерам удалиться.

— Через полчаса вернемся, — сказал Бондарь. — Проведем поверку. Кого не будет на месте, считается в самоволке. Подумайте для начала. Покумекайте.

Офицеры ушли, строй загудел. Все и так остались без завтрака. А командир и дальше грозил репрессиями. Дембеля других рот, не решившиеся отобрать у своих салаг форму, роптали. Одно дело — задержаться в части ради новенького камуфляжа, другое — за просто так. Но роптали они негромко и отвлеченно. Дембеля в третьей роте действительно были отборные.

— Мешок с формой я в окно выбросил, — прозвучал вдруг над плацем голос Антона.

Тишина быстро расползалась по строю, от правого фланга, где стояли спецподразделения.

— Что ты сказал? — к Антону двинулся Сява Уральский, один из тех самых дембелей.

Следом потянулись остальные.

— Вы со мной, пацаны, ни о чем не договаривались, — сказал Антон с неприятной улыбкой. — Притащили среди ночи. Так дела не делаются.

— Ты чё, охренел, молодой? — бросил другой дембель, Миша-доктор, нервно озираясь на окна штаба. — Тебе мозги вправить?

— Я так считаю, — продолжил не моргнув глазом Антон. — Ваш приказ вышел? Вышел. Вам домой ехать не сегодня завтра. Вы в части кто? Деды? Нет. Вы теперь дембеля. Так? Вам салабоны масло уже не отдают. Вы сами постели свои застилаете и подшиву себе пришиваете. Всё по закону. Так и положено.

— Ну да, а чё, — донеслось откуда-то из дальних шеренг.

И следом:

— Правильно, правильно.

— Так какого хрена вы у салабанов форму должны отбирать? — говорил Антон. — Если бы вы все еще дедами были, никаких вопросов. Никто бы слова не сказал. Но вы не деды. А это уже не по закону, Миша, не по закону. Так, нет? — обратился Антон ко всем.