Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

Внезапно сквозь тучи пробилось солнце. Остановившись посреди улицы, я уставилась на голые ветки, мысленно заставляя их распустить почки. Я только что вышла из Гугенхейма, но к тому времени, как я добралась до станции, тучи снова спеленали солнце. Я чувствовала себя здесь чужой, словно могу кануть в любой из бессчетных забегаловок и бодег или даже станций подземки и тем доказать, что город бездонен.

Поднявшись из подземки у Центрального вокзала, этого капища анонимности и толп, я по указателям нашла «Бар Устрица». Меня толкнул странный порыв, Джейк ведь обещал, что сам сводит меня, ведь это его любимый бар. Не знаю, может, Кандинский с Кее на меня так подействовали, но я ощущала какую-то оторванность от собственной жизни, а потому решила не дожидаться Джейка. Сколько бы ни заверяла меня Симона, что, мол, это бабушкины сказки, во мне четко засело убеждение, что устрицы полагается есть только в месяцы, в названии которых есть буква «р». Или, может, дело было в надвигающемся тепле, в утрате промозглых месяцев с «р», но я вдруг поняла, что мне обязательно надо пойти туда на ланч.

Мне удалось занять последнее свободное место за низкой стойкой в зальчике с выложенным плиткой сводчатым потолком. На всякий случай я захватила с собой книгу, но сейчас смотрела в потолок, вдыхала бархатистый запах моллюсков и масла, наблюдала за официантами и уборщиками, потом смотрела на гостей, и постепенно до меня дошло, насколько сильно я выделяюсь в этом месте. У меня не было ничего общего с пиджаками и их «блэкбери» и перерывами на ланч. Я была тут своей, но не из-за возраста или одежды. Я была тут своей, потому что говорила на ресторанном языке.

– Прошу прошения, – сказал вдруг мужик рядом со мной.

Он наполовину почти доел свой устричный крем-суп. Он был широкоплечим, с тонкими чертами лица, и я даже задержалась на нем взглядом, потому что глаза у него были голубые. Вместо ответа я подняла в ответ брови.

– У вас знакомое лицо.

– Вот как? – Я снова вернулась взглядом к меню.

– Я подумал, подруга подруги.

– У вас есть подруга, похожая на меня?

Пришла официантка и молча встала передо мной, держа наготове блокнот и карандаш.

– Можно мне для начала шесть «бьюсолей» и шесть «фэнни бей»? А после я… – Я перелистнула меню и быстро пробежала глазами строчки, не желая тратить ее время. – У вас есть шабли по бокалу, да? На ваш выбор.

Кивнув, она ушла, а я выудила из сумочки книгу.

– Так вы актриса? Так и знал, что я вас где-то видел.

– Я официантка. У меня типичное лицо.

– Вы собираетесь съесть все эти устрицы одна? – улыбнулся он.

– И не только их.

Я вздохнула. Профессиональное заболевание, а может, просто черта моего характера – что я чересчур доброжелательна с незнакомыми людьми. На перекрестках, в барах, в очереди я чувствовала, что мой долг улаживать конфликты и развлекать, словно я все еще на смене. Я просто не умела отшивать людей. Я раскрыла книгу. Не было ни малейшего шанса, что он знает, что это за книга, но я все равно держала ее так, чтобы он не видел.

– Что вы читаете?

– О’кей. – Я скрестила руки на груди. – Знаю, на работе у вас затишье. Вы по большей части сидите молча перед своим компьютером, а когда открываете рот, никто вас не слушает, поэтому я понимаю вашу потребность навязать свое общество любой покорной с виду особи женского пола, рядом с которой вы оказываетесь. Но позвольте я расскажу вам о моей работе. Там шумно. Я так много разговариваю, что срываю голос. И люди смотрят на меня, останавливают, делают вид, что меня знают, они говорят: «Дайте угадаю, вы француженка», а я качаю головой и улыбаюсь, и они говорят: «Вы шведка?», а я качаю головой и улыбаюсь и так далее. Но сегодня у меня выходной. Я просто хочу тишины. Если хотите, чтобы кто-то вас терпел, могу предложить вам вашу официантку, поскольку буквально за это вы ей в данный момент платите.

Его глазки гадко блеснули.

– А ты дерзкая, да?

– Дерзкая?

Он все еще пялился на меня, такой, мать его, надменный.

– У меня есть парень, – сказала я, наконец.

Пришла официантка и налила мне бокал шабли чуть ли не с верхом. Вино было так себе, но я ее поблагодарила. Когда я снова искоса на него глянула, он доставал бумажник и знаком просил чек.

Неужели я сама так считала? Считала, что я легкая добыча для всех и каждого, если только – пусть словесно – не вызову призрак Джейка? К тому времени, когда я прикончила мою первую дюжину устриц и заказала вторую, я была на седьмом небе. Но все-таки интересно, люди когда-нибудь начнут меня слушать?

– Да, это твоя любимая песня караоке, но я думала, это ты говорила с иронией.

– Нельзя же быть ироничной круглые сутки, Ари, не то ирония потеряет свой лоск.

– Но нельзя же искренне любить Бритни Спирс. Или, наверное, можно, но лучше вслух не признаваться.

Я сидела с ногами на барном табурете: осанка давно позабыта, ноги гудят после лихорадки субботнего вечера, после трех посадок капризных гостей, зато по небу прокатывается ароматным глицерином изумительное «Пуйи-Фюссе». Уилл подсел только что, остальные потихоньку подтягивались, совсем разбитые от усталости. Ариэль была на взводе, потому что слишком много сегодня лажала и Джейк на нее орал.

– А разве искренность не в счет? Разве это не побочный продукт честности? Конечно, я не считаю ее… ну, образчиком добродетели.

– Просто преступление, что ей позволили перезаписывать.

– Но поздно ночью, когда я чуть пьяна, я иногда смотрю онлайн ее старые клипы. Те, что еще с прошлого тысячелетия. И плачу.

– Ты видела снимки, на которых она с обритой головой? – спросил Уилл.

Он получил свою рюмку «Ферне» и бокал пива и должен был бы расслабиться, но почему-то выглядел намного старше, чем в прошлый раз, когда мы вот так сидели все вместе у стойки за «послесменным». Я давно, очень давно по-настоящему на него не смотрела.

– Она выглядела как долбаный демон.

– Ты плачешь под «Ударь меня, беби, еще раз»?

– О’кей, – откликнулась я, вытаскивая с нижней стойки за баром бутылку «Пуйи-Фюссе» и доливая себе еще. – Не могу этого объяснить, когда все на меня нападают. Но она моего возраста. И когда я росла, я думала, вот какой должен быть тинейджер. Я хотела, чтобы мое тело делало то, что делает ее. Она же такая обычная, верно? Достижимая. Не слишком красивая, не слишком талантливая, но от нее просто невозможно оторваться. Вот почему-то это всегда видео, слушать-то там нечего, на нее надо смотреть, а затянуть зрителя она умеет. И это умение, знание, что ты не можешь отвести от нее взгляд, дает ей огромную власть, а потом в глазах у нее вспыхивают чертики, и ты понимаешь, что она просто играет на публику, что она все еще ребенок и потрясающе тебя одурачила. А потом вдруг глаза у нее становятся пустыми. Словно она уже не понимает шутки. Понятно объясняю? Она и была шуткой, она просто сама этого не знала.