Читать книгу "Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта - Андрей Степанов"

– Автор, объясни! – потребовал Синькин.

– А чего тут объяснять?

– Ну объясни, Терешенька, пожалуйста.

– Ладно, – неохотно заговорил Тереша. – Короче, тут все просто. Бывает, когда что-то с чем-то перемешивается, а бывает, когда перемежается. И одно, короче, пространство, а другое – время. А у нас тут все в одном. Поняли, нет?

– Кажется, поняли, – кивнул арт-директор. – Все-таки не случайно нашего Терентия сам Шебуршин отметил. А тебе как, Андрюша?

Инсталляция губернатору не понравилась. Мысленно он определил происходившее на экране как «диссидентство какое-то», но вслух ничего не высказал. Привычно сдержав эмоции, бывший американист процедил лишь: «Заставляет задуматься».

– А теперича мой кунштюк смотреть будем, старпёрский! – объявил, встав в дверях следующего зала, Азефушка. – Только предварительно пару слов скажу, ладно?

Оглядев всех хитренькими глазками, он спросил:

– А что, сограждане, вы на площади Петровой в Риме бывали?

Большинство охотно подтвердило свое знакомство с творением Бернини.

– Ну и как? Не было ли у вас чувства, что вам всучили вместо телушки свинушку, а заместо свинушки полушку? – справился Азефушка и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ожидали-то чего? О-го-го! А показали-то что? Тьфу и растереть! Ну где там русской душе разгуляться? Теснота, сырость, церквушка махонькая торчит, вот такусенькая, и колонна на колонне, колонна на колонне! Присупились, прижучились, плюнуть некуда! Тесно им в Европе этой, ох тесно!

– А у нас?

– А у нас простор и дали! Нет, вы как хотите, а я лучше в Ижевск поеду, памятник пельменю смотреть, чем в этот ваш Рим. Короче, это была только присказка. Проходите в зал, дорогие зрители. А я видео включаю. Сказка вас ждет на эту самую тему. Называется «Тесновато».

В темном зале вспыхнули видеопроекторы, и белые стены превратились в клетки, как в зоопарке. В клетках в страшной тесноте, чуть не верхом друг на друге, тихо сидели геральдические животные, смутно знакомые зрителям по каким-то гербам и эмблемам. Андрей Борисович узнал капитолийскую волчицу, галльского петуха и целый прайд печальных пожилых львов. С зарешеченного потолка на губернатора поглядывали орлы, драконы, грифоны и даже пара пегасов.

– Не бойсь, не бойсь, не нагадят, они все виртуальные, – успокоил гостей Азефушка. – Перед вами, стало быть, эдемский рай современной Европы. Что, тесновато им там, да? Ничего, ща будет просторно!

Артист нажал кнопку, и в правую клетку зашел бурый медведь. Он тут же протянул лапу, ухватил какого-то зазевавшегося зайца и принялся его не спеша жрать. Животные ринулись по чужим головам в соседние клетки, и медведь остался в полном одиночестве. Протеста никто не выразил. Возразить попробовал один лишь американский стервятник, но косолапый запустил свободную от зайца лапу в верхнюю клетку и успокоил хищника. Британский лев уполз в дальний угол, даже не пискнув.

Азефушка тем временем откупорил бутылочку водочки – подарок Снегуру – и, отхлебнув самую малость, принялся объяснять:

– Тут символов, граждане, хоть залейся. Вот, например, заяц, которым он сейчас разминается, обозначает католическую Пасху.

– И о Бойсе напоминает, – добавил господин министр.

– И о нем, о проказнике, тоже, верно. Кушай, Миша, кушай. А вон тот петушок задиристый, со змеиным хвостиком, называется василиск. Он, по идее, взглядом убивать должен, да только куда ему. Зыркает, дурья голова, на нашего Мишу, зыркает, а Миша-то сейчас от зайца освободится и перейдет к курятине. Ну а дальше будем разбираться с отдельными несогласными. Короче, видео длится сорок пять минут, вы потерпите, скоро совсем просторно станет.

– А потом?

– А потом все заново начнем. Лента-то петлей завязана. Любо-дорого смотреть. Я бы вообще отсюда не уходил.

– Да-да, заставляет задуматься, – пробормотал губернатор, поспешно ретируясь в следующий зал.

Дальше он уже ничего внимательно не рассматривал. Фотоколлажи Саши Брускова «Наши» – медведи, вписанные в картины и фотографии, – удостоились только взгляда вскользь. Андрей Борисыч даже не сказал, что они заставляют задуматься. Он спешил на воздух, где его ждало главное событие вечера: на набережной реки Ловчи начиналось праздничное шоу.

Туда же целенаправленно продвигалась, мельком озирая выставку, и пропущенная наконец охраной публика. Оставшиеся в залах возле своих инсталляций хушисты слышали обрывки разговоров:

– …говорят: национальный зверь. А цыгане медведей больше любят. И на балалайке лучше играют.

– Слышь, Машка, а чё, в Америке медведе́й нет?

– Нету. Там одни грызли.

– Этот вперемешку-то который медведь – стра-ашный.

– Ну. А художника этого, который по квадратам, я узнал. Он у меня на лестнице рисовал. Мы его всем подъездом ловили.

– Засрали город.

– Да что про них говорить? Гомосеки.

Однако при выходе на набережную все разговоры сами собой смолкали.

Океанариум был роскошно иллюминирован разноцветными лампочками, на берегу раскинулся только что построенный деревянный амфитеатр. Площадкой для шоу служила пришвартованная к пристани широкая старая баржа, по которой сновали, заканчивая приготовления, студенты Школы Изящного Арта.

– А знаешь, Кондрат, я вдруг понял, зачем Торпеда тут океанариум устроил, – сказал губернатор, задумчиво оглядывая сияющее здание.

– Ну?

– Смотри: он ведь его лично для себя сделал, денег за вход не брал и вообще пускал посетителей только на день ВМФ. А сам сидел у аквариума и медитировал.

– Ну и что?

– Он представлял себя капитаном Немо, понимаешь? Заветная мечта.

– Понимаю. Ну а мы зачем все это устроили? Тоже заветная мечта. Вон, гляди, даже «Наутилус» всплыл, – показал Кондрат на баржу и снова уткнулся в свой планшет.

На сцене начиналось шоу.

Вначале шел разогрев – зажигательная медвежья калинка. Мишки перетаптывались с лапы на лапу, помахивая платочками, а при слове «малинка» проводили ими по губам. С каждым припевом темп ускорялся. В финале косолапые артисты закружились, подхватив друг дружку под лапы, и даже попытались пойти вприсядку. Особенно лихо притоптывал и подскакивал небольшой бурый мишутка в тельняшке.

С последней «малинкой» танцоры разом скинули медвежьи шкуры – уф, жарко! – и обернулись европейцами во фраках. Шустрый мишутка оказался Саней Щипакиным. Он единственный из всех студентов не захотел надевать фрак: под шкурой у него скрывалась еще одна тельняшка.

Хушисты наблюдали за танцем из последнего ряда амфитеатра.

– Понятно, – процедил сквозь зубы Азефушка, которому номер совершенно не понравился. – Искусство, значит, национальное по форме, всемирное по содержанию.