Читать книгу "Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес"

– А что, – мрачно начал Такер, – вы думаете о младограмматиках?

Этот вопрос обеспечивал удачу на девяносто девять процентов. Банни был очарован. Разговор завязался и пошел своим чередом.

Мелвилла Клэя, настоящего красавца, де-факто и без лишних слов представили лорду Олдирну. Готт стоял у окна, слушая, как Макс Коуп вспоминал пикантные подробности из жизни Одри Бердслея. Джервейс Криспин, пожилой кузен герцога, пытался развлекать несколько странную американку с ее пугающе одинаковыми дочерями-близняшками. Элизабет отослали подготовить маленького темнокожего человека – еще одну недавнюю находку ее матери – к разговору с лорд-канцлером о политике. Ноэль беседовал с русской знакомой Джервейса Анной Меркаловой на безукоризненном французском, необходимом будущему члену дипломатического корпуса. В то же время он бросал совершенно недипломатичные ядовитые взгляды на мистера Пайпера, увлеченного разговором с мисс Сэндис. Герцог с любезной улыбкой обходил общество, прикидывая длину стола. Он терпеть не мог есть без присутствия супруги и светской беседы. Пока что гостей собралось, слава богу, не очень много, но последним поездом прибудет еще целая толпа. Пока что он решил заняться вдовой с двойняшками. Он поспешил к герцогине, чтобы та напомнила ему, как зовут эту даму. Миссис Терборг. И как раз вовремя.

Минутная стрелка голландских настенных часов приняла горизонтальное положение, показывая четверть девятого. В открытых дверях показался Бэгот, пожилой дворецкий. Герцог без труда увел за собой миссис Терборг. Ноэль, немного впопыхах освободившись от Анны Меркаловой, прежде чем ее вверили Банни, поспешил в другой конец комнаты. Однако он опоздал. Хозяйка уже успела движением руки пригласить пройти вперед увлеченных разговором мистера Пайпера и мисс Сэндис. Тимоти Такер и Мелвилл Клэй вели под руку двойняшек. Элизабет не отпускала от себя темнокожего, поскольку ей пришлось опекать восточного гостя, как мрачно сказал Ноэль Готту. Сами же они, вместе с Джервейсом Криспином и Максом Коупом, прошли вперед кучкой оказавшихся без пары холостяков и друзей дома. Шествие замыкали герцогиня с лордом Олдирном.

– Печенье, Йэн, – говорила она, – и шампанское из Раймса вместо Реймса!

Лорд-канцлер хмыкнул:

– И бочку яблок в студию для приближенных.

Перед герцогиней Хортон лорд Олдирн мог предстать таким, каким большинство окружающих его никогда не видели, привыкнув к его повседневному официальному облику. Это был человек, достигший успеха и довольный им, предающийся воспоминаниям, несколько отстраненный, терпимый и вместе с тем критичный. Он достиг того возраста, когда оставившие след в мире готовятся оставить и сам этот мир. А поскольку между ним и Анной Диллон существовали давние и трогательно-сентиментальные отношения, он мог доверить свои мысли ей и больше никому.

– Недолго мне осталось собирать яблоки, – сказал он с тонким намеком на литературную аллюзию. – И недолго мне читать Шекспира. Полагаю, еще год-другой с Горацием и Чосером – и потом в Аид на охоту за добрыми и знакомыми призраками.

– Здесь мы вас призраком не считаем, Йэн. Как видите, мы дали вам роль пронырливого и мудрого старца.

Лорд Олдирн покачал головой:

– Шут в тапочках и объект насмешек. А Полоний становится призраком еще до конца пьесы.

Герцогиня сжала его руку.

– Как и все мы, – ответила она. – Кроме молодого Чарлза Пайпера, который должен остаться в живых и написать много добротных романов.

Пайперу отвели роль Горацио.

– Вы знали, что Готт пишет романы?

– Да. Но он стесняется их, поскольку они не добротные. Он считает, что они суть время, украденное у него как у исследователя старинных текстов. Я искала старинные издания для постановки, и его писательство кажется мне недостойным занятием. Я почти уверена, что такой умной голове место в кабинете министров.

– Дорогая Анна, вы так серьезно относитесь к бремени власти! Как насчет того, чтобы на недельку отвлечь меня от государственных дел? Однако в чрезвычайной ситуации они вызывают таких, как Готт. Весьма странно, но никто, кроме профессионального правдоискателя, не сможет выдумать добротную и правдоподобную ложь. Когда нужна пропаганда, профессора оказываются на высоте.

– Кстати, о лжи, – сказала герцогиня, – вы слышали объяснения Джервейса по поводу его русской знакомой?

С этими словами она отправилась рассаживать гостей.

Готт, ничего не подозревая о своей потенциальной роли и значении обмана в чрезвычайной ситуации, оглядывал общество глазами постановщика. Он все больше и больше убеждался в том, что размах намечавшегося представления приобретает угрожающие масштабы. Все началось с невинной семейной забавы. А теперь, хотя публичного освещения не предвиделось, в Скамнум съезжались театральные критики, словно на какой-то важный фестиваль. Съезжались профессора, чтобы качать учеными лысинами над трактовками своих коллег. Съезжались престарелые члены царствующего дома, чтобы высказать вежливое недоумение. Больше всего тревожило то, что съезжались «все» – с целью, безусловно, быть там, куда съехались «все» остальные. И даже если эти «все» являлись избранными – теми, перед кем лорд-канцлер мог лицедействовать без всякой опаски, – они, тем не менее, представляли собой толпу, чья реакция могла оказаться непредсказуемой.

Труппа, которая ставила «Гамлета», обладала одним изначальным преимуществом. Ее отличало тщательное отношение ко всему. Ее члены унаследовали скрупулезность, сочетающуюся с традициями Скамнума касательно ответственности за проведение досуга. Благодаря этой привычке легкомысленный Ноэль никогда не возьмется за крикетную биту или теннисную ракетку, не взвесив предварительно свои силы и шансы. Эта же привычка заставит Элизабет на следующий год оставить Самервилл-колледж и продолжить образование после того, как она чудесным образом найдет свое призвание в изучении множества скучных старо– и среднеанглийских текстов. Именно эта привычка заставляла Джервейса Криспина вскакивать со своего места в палате общин, чтобы обсуждать длинные колонки цифр, невинно обратив взор к потолку. Все это сделает постановку «Гамлета» как можно более достоверной. Однако Готт все же пребывал в сомнениях. Актерское мастерство – настолько трудное дело, что должным образом его можно освоить только из-за финансовой необходимости. Самый лучший режиссер – это дилемма «играй как следует или выметайся».

– Вам не кажется, что игра на сцене – самое неестественное в мире занятие? – раздался справа от Готта голос одной из одинаковых сестер Терборг – мисс Терборг-первой.

– Я только что думал об этом… – Готт про себя отметил отсутствие чудесного единомыслия, сопровождавшего чуть раньше мнение Элизабет о закате. – Однако некоторые говорят, что мы только и делаем, что играем.

– Да, но ведь это же совсем другое дело, так? Мы всегда разыгрываем внутри себя свой идеальный образ – свою «персону», кажется, так? – чтобы возвыситься в своих или чужих глазах. Или же мы притворяемся, чтобы достичь того, чего хочет наше настоящее «я». Однако вся эта затея с перевоплощением в кого-то и примеркой на себя его образа и желаний – в чистом виде фальсификация – разве это не противоестественно?