Читать книгу "Песнь теней - С. Джей-Джонс"

Она пожала плечами.

– Мы можем забрать у тебя все, от чего ты готова отказаться. Твою юность, твою страсть, твой талант. Ты отдала нам что-то, что являлось такой же частью тебя, как твои глаза, волосы, кожа. Что такое любовь, если не еще одна вещь, которую ты объявляешь своей?

В моей голове возник образ брата, но не такой, как в последний раз, когда я его видела: высокий, худой, долговязый, с золотистыми волосами и синими, как небо, глазами. Вместо этого мне вспомнился болезненный, плачущий в колыбели ребенок, уродливое и сморщенное существо, которое я все же заключила в своем сердце так же искренне и всецело, как и всех своих родных.

– Нет, – сказала я. – Я не перестану любить Зеффа.

Лорелея снова пожала плечами.

– Чем ты собираешься пожертвовать, дева, ради возвращения в наше царство?

Что у меня оставалось такого, что я могла бы отдать? Я отдала свою музыку, то есть самое священное и дорогое. Я даже отдала Древним законам свое тело, дыхание, сердцебиение и свои чувства. А что такое человек, если не разум, тело и душа?

Разум.

Мой разум.

Мои капризы и смены настроения окружили меня как почуявшие кровь хищные рыбы, вращающиеся вокруг темной пучины водоворотом. Я схватилась за голову, цепляясь за остатки своего рассудка как за корону. Я вытянула руки перед Лорелеей и сжала ладони блюдцем, поднося в них мой здравый ум как драгоценный камень.

Лорелея улыбнулась. Ее руки повторили мои движения, как в зеркальном отражении, и когда я опустила свой разум к воде, ее ладони поднялись и встретились с моими. Она обхватила пальцами мои запястья, и я стала падать, вниз, вниз и вниз, пока мир не перевернулся с ног на голову.

Интерлюдия

В доме Верных сидели мальчик и девочка, он темный, она светлая. Они совершили долгое и трудное путешествие через холмы и долы, пока не осели здесь и не нашли дом среди друзей. С тех пор как они бежали из Вены, подменыш Ежевика представил их подземному миру актеров и художников, музыкантов и неудачников, семье, связанной не кровными узами, а преданностью. Через оперные дома и театральные холлы Кете и Франсуа нашли работу и друзей, аккомпанировали певцам на фортепиано и шили костюмы для актеров.

Им удалось спастись от Охоты.

Ежевика осторожно обходил места, где барьеры между мирами были тонкими, где не было священных пространств, и следовал за маками, которые привели их в безопасное место. Зрителям хотя и казалось странным, что члены труппы носят мешочки с солью на шее и железные ключи в карманах, но они списывали это на причуды и эксцентричность творческих людей.

«Не от мира сего, – щебетали они и качали головой. – Странные. Чудные. Сумасшедшие».

Трубадуры носили эти ярлыки с гордостью.

Так же, как Кете и Франсуа.

У них была крыша над головой, они были одеты, накормлены и даже счастливы, насколько могли быть счастливы, учитывая то, насколько они были пронизаны тревогой. Другие удивлялись их трудоспособности и самодисциплине, но и Франсуа, и Кете знали, что самый лучший и эффективный способ держать тревогу в узде – это бездумный, механический труд.

Поэтому он день за днем репетировал свои мелодии, пока она доводила до совершенства свои стежки, и оба делали вид, что не замечают нависшую над ними и все растущую тень страха за Лизель и Йозефа.

– Сыграй еще раз, – попросила Кете. – Сыграй эту песню для меня.

У девушки полностью отсутствовал слух, но Франсуа знал, какую мелодию она хочет услышать. «Эрлькёнига», сочиненного ее сестрой и с таким мастерством исполненного ее братом. Это был единственный раз, когда Франсуа слышал, чтобы игра Йозефа была тяжелой и приземленной, а не эфемерной, воздушной и нездешней. Его возлюбленный звучал как человек лишь тогда, когда играл музыку Лизель.

Звучал цельно.

Члены театральной труппы, с которыми работали и путешествовали Франсуа и Кете, были озадачены и ошеломлены этой композицией, когда услышали ее впервые.

«Никогда не слышал ничего подобного», – признался трубадур.

«Очень цепляет, – сказал импресарио. – История запоминается навсегда».

История здесь имелась, но она была не их собственностью, и они не могли ее рассказать. Кете и Франсуа знали, что история принадлежала ее сестре и его возлюбленному, но ни его, ни ее так и не смогли найти, несмотря на все старания Верных.

Прошло несколько недель с тех пор, как им удалось достучаться до Лизель через тенистые тропы, несколько недель с тех пор, как они пытались предупредить ее о том, что она и Йозеф находятся в опасности. Каждый вечер Кете зажигала свечу перед зеркалом в гримерке, а рядом со свечой ставила сосуд с соленой водой и железный колокольчик, но каждое утро в отражении она не находила ничего, кроме мира, в котором они жили: хаотичного, безумного, обыденного.

Затем однажды утром колокольчик зазвенел.

Прослушивание для последней пьесы было сущим кошмаром, поскольку драматург в каждую третью сцену добавлял новые строчки, а композитор рвал на себе волосы и пил от необходимости добавлять новые музыкальные такты, чтобы подогнать длительность композиции к изменениям сюжета. Ежевика и Кете бегали туда-сюда между актерами, роняя на пол булавки и ленты в попытке довести костюмы до ума к вечеру премьеры, в то время как Франсуа лихорадочно изучал ноты, когда ему подносили все новые страницы. В день премьеры, в самый разгар суматохи и хаоса, звон колокольчика остался неуслышанным.

И лишь когда Франсуа вернулся в гримерку за предыдущим вариантом партитуры, который, как решил драматург, нравился ему больше, он заметил изменения в зеркале.

– Кете! – позвал он. – Кете, иди сюда! Быстрее!

Радость и изумление в его голосе, а не сам его крик, заставили ее прибежать в ту же секунду.

– Что? – крикнула она в ответ. – В чем дело?

Он указал на отражение, которое показывало не гримерку, а комнату из корней и камней. В тех местах, где в гримерке стояли полураздетые манекены, в другой комнате высились потрепанные и окаменевшие деревья, покрытые кружевом паутины и прогнившего шелка. Где в верхнем мире стояли столы, скамьи и стулья, зеркало показывало сокровищницы с золотом, серебром и драгоценными камнями, настоящий гоблинский клад. Единственное, что оставалось неизменным в отражении и в реальности, – это сосуд с соленой водой, колокольчик и свеча, а также изумленные лица Кете и Франсуа.

В зеркале они наблюдали за тем, как тень Кете наклонилась, подобрала что-то из сосуда и опустила в карман своего передника. Реальная Кете залезла в свой карман и достала из него серебряное кольцо.

И едва не задохнулась от изумления.

– Это кольцо Лизель!

Кольцо в ладони Кете, почерневшее от времени и износа, было вырезано в форме бегущего волка с глазами-бриллиантами разного цвета.