Читать книгу "Воскресшая душа - Александр Красницкий"

Пастин почему-то был уверен, что предложение со стороны Николая Васильевича последует непременно, и стало быть, необходимо будет дать тот или иной ответ. В решительном ответе со своей стороны Петр Матвеевич не считал себя вольным. Вера была единственной наследницей своего крестного отца, и каждый раз, как только возбуждался вопрос о ее замужестве, Петр Матвеевич отправлялся к Юрьевскому и спрашивал его совета.

Иван Афанасьевич всегда был против замужества крестницы. Это удивляло Пастина, он допытывался о причинах этого сопротивления, но Юрьевский в ответ начинал нести такую околесицу, что Петр Матвеевич не мог найти в ней ни капли здравого смысла.

Впрочем, Юрьевский только раз высказался категорически против. Это было еще с первым женихом.

– Да помилуй, Иван Афанасьевич! – протестовал против упорства Юрьевского Пастин. – Не в солку же мне, в самом деле, девку отдавать? Затем и растил, и холил, и лелеял, чтобы вышла Вера замуж, своим домком обзавелась, а мне со старухой на старости лет внучат принесла… В монастырь ее, что ли?

– Пусть идет в монастырь! – упорствовал Юрьевский.

– А зачем? Да и сама она не пойдет… Девушке жить хочется, а ты – в монастырь! Там и без нее есть, кому спасаться да грехи отмаливать.

– Пусть при тебе живет.

– В девичестве?

– Да.

– Нет, ты это оставь! Хуже во сто раз будет. Да разве за теперешним народом углядишь? Уж и не знаю я, кто за такой товар, как дочь, поручится: живо испортится, и только позор на семью падет. Да и то сказать: разве теперь прежние времена? Теперь родителей дети в грош не ставят. Запрети-ка ты ей, поди! Что же, думаешь, не сбежит? С первым встречным сбежит. Так уже лучше как следует, с родительского благословения, честные венцы принять, чем по-нынешнему путаться. Как ты там хочешь, Иван Афанасьевич, в своих капиталах ты волен, лишай крестницу наследства или не лишай, а я Веру все-таки замуж отдам, потому что иначе сбежит.

Юрьевский молчал. Ни слова не добился от него Петр Матвеевич. Так без его согласия и была объявлена Вера Петровна невестой. Он даже и на сговоре не был, а до свадьбы так же, как и в четырех последующих случаях, не дошло. Впрочем, интересы Веры Петровны не пострадали – Юрьевский составил завещание в ее пользу, а сам стал еще мрачнее и угрюмее, чем до первого сватанья крестницы.

Каждый раз, как только являлся жених, Пастин отправлялся к куму и просил его согласия, но каждый раз все кончалось одним и тем же. Юрьевский ни слова не говорил ему, так что поездки Петра Матвеевича приняли формальный характер и походили скорее на извещение о предстоящей свадьбе.

И в этот раз Петр Матвеевич ничего не добился от Юрьевского. Тот выслушал его, не сказал ни слова, а затем дал понять, что желает остаться один.

Старик вернулся домой ни с чем, впрочем, он в этом не сомневался, да и само дело было не слажено, даже, собственно говоря, еще и не начиналось.

Зато Николаю Васильевичу вскоре после посещения Пастиным кума был нанесен визит, которого он и ожидать не мог. К нему явился не кто иной, как сам Иван Афанасьевич Юрьевский.

Николай Васильевич был дома и даже еще, лежал в постели, когда к нему в спальню вошел Савчук и каким-то особенным тоном доложил:

– Вас спрашивает крестный отец вашей нареченной.

– Какой нареченной? – не понял Твердов.

– Виноват, простите… Вас спрашивает господин Юрьевский, крестный отец Веры Петровны.

Твердов вздрогнул – этого визита он и ожидать не мог, потому что с Юрьевским даже знаком не был.

– Я его совершенно не знаю, – сказал он. – Что ему нужно от меня?

В душе Твердова еще не изгладилось-то неприятное впечатление, которое произвел на него Юрьевский на свадьбе несчастного Гардина. Это впечатление еще более усилилось дикою выходкой Ивана Афанасьевича во время панихиды. Твердов был уверен, что Юрьевский шел прямо на него и свернул к выходу, только опомнившись и сообразив, что в присутствии людей вряд ли уместны подобные выходки.

– Скажи, Василий, что меня нет дома, – произнес он.

– Примите, Николай Васильевич, – проговорил Савчук.

Твердов взглянул на камердинера, тот смотрел на него, словно желал внушить ему, что не принять Юрьевского нельзя.

– Разве это необходимо? – спросил Твердов, забыв, что перед ним стоит слуга.

– Очень, – тихо ответил Савчук.

– Тогда проси. А я оденусь и выйду.

Теперь Твердовым овладело любопытство. Что мог значить столь ранний визит этого страшного и, как казалось, ненормального человека? Вместе с тем он догадывался, что и Юрьевский неспроста явился, и Савчук неспроста не только просил, а в силу известных отношений требовал, чтобы ранний гость был принят.

Наскоро одевшись, Николай Васильевич вышел в гостиную.

Юрьевский тяжело поднялся при его появлении и назвал себя.

– Мы уже отчасти знакомы: ведь я был шафером Гардина на его свадьбе, – ответил, также назвав себя, Твердов. – Прошу садиться. Чем могу служить?

– Я пришел к вам по весьма щекотливому делу, – начал Юрьевский, – по поводу моей крестницы.

– По поводу Веры Петровны?

– Да… Надеюсь, что нас не подслушивают?

– Не думаю… Мы одни… В чем же дело? Мне кажется, что я к Вере Петровне никакого отношения пока не имею, и, признаюсь, ваши слова для меня странны.

– Да, да, действительно странны… Все, я знаю это, считают меня сумасшедшим, все только и видят мои странности… только странности, только безумие, и больше ничего…

– Позвольте, Иван Афанасьевич, вы сказали, что желаете говорить по поводу Веры Петровны? Так и будем говорить на эту тему… Я, право, не знаю, что говорят о вас, да мне до этого вовсе нет дела… Я слушаю.

Юрьевский несколько мгновений молчал.

– Вы в самом деле хотите жениться на моей крестнице? – он поднял голову и в упор посмотрел на Твердова.

– Я никого не посвящал в свои намерения.

– Однако я знаю из вполне достоверного источника, что такие ваши намерения существуют.

– Может быть.

– И вы намерены осуществить их?

– Это – мое, одного меня касающееся дело.

– Не спорю, но обращаюсь к вам, как к несомненно разумному человеку: откажитесь от этой мысли.

– Почему?

– Мне жалко вас, – сказал Юрьевский, замявшись.

– Очень вам благодарен, но…

– Я знаю, что вы хотите сказать: что вы ни в чьей жалости не нуждаетесь. Так ведь? Но это – другой вопрос. И я уверен в том же. Только все-таки мне жалко вас.

– Но чем же вызвана эта жалость?

– Как чем? Вы так молоды, жизнерадостны, у вас впереди целая жизнь, и вдруг вместо этого саван, гроб, могила… Разве это не ужасно? Разве это не страшит вас?