Читать книгу "Воскресшая душа - Александр Красницкий"

– Но позвольте, мне кажется, вы, господин Юрьевский, противоречите сами себе, говорите совершенно иное, чем думаете. Ну разве не вы незадолго до смерти Жени Гардина уверяли его во всех прелестях небытия, нирваны?

– Как! Вы слышали? – вскрикнул Юрьевский.

– Нет, не слыхал, но покойный Евгений говорил мне. Он передал мне свой разговор с вами за тем столиком, в отдалении, где вы пили с ним шампанское. К сожалению, Евгений не понимал, что значит слово «нирвана», иначе он не был бы так спокоен после этого разговора. Но что с вами, милейший? Я вижу, вам не по себе. Не прикажете ли воды? Я сейчас распоряжусь!

– Нет, не нужно, ничего не нужно, – задыхаясь, ответил Юрьевский. Он был бледен, но спокоен. – Я действительно говорил этому несчастному о нирване, но разве не имел я на это права? Разве судьба его предшественников не давала этого права?

– Вы полагаете – судьба? – сам не зная, зачем сделал Твердов ударение на последнем слове.

– Да, да, судьба! – закричал Юрьевский. – Только судьба, и ни что иное. Никто ничего сказать не может. Судьба – и только.

– Пусть будет судьба, если вам это угодно, судьба так судьба, но, конечно, до поры до времени, – улыбнулся Твердов. – Однако мы отвлеклись от нашей первоначальной темы. Какое же отношение имеет ваш визит к моим матримониальным намерениям?

– Да вы-то сами разве не видите, не замечаете, что происходит? Ведь эти люди погибли ни за что ни про что. Вся их вина лишь в том, что они осмелились…

– Приблизиться к повелительнице вашего царства, как вы изволили называть Веру Петровну в своей застольной речи? – перебил его Твердов.

– Как я называю ее, и что она для меня – это мое дело! – ответил Юрьевский. – Но вы-то, умоляю вас, откажитесь от своих видов на нее… Слышите, я, старик, умоляю вас! Денег вам нужно – я дам, сколько хотите… Впрочем, что это я? Ха-ха-ха! – вдруг переменил тон и злобно засмеялся Юрьевский. – Да не все ли равно теперь?.. Ха-ха-ха!

Твердов с удивлением смотрел на него. Перед ним был совсем другой человек. Юрьевский поднялся и стоял, выпрямившись во весь рост. Его крупная фигура словно еще больше выросла, раздалась. Нервно подергивавшиеся губы, бесцветные глаза с бессмысленно-диким взглядом теперь изобличали в нем ненормального человека. В его хохоте слышалось что-то дьявольское. Твердову стало не по себе. Он припомнил сцену в часовне: теперь Юрьевский был такой же, каким он видел его тогда.

– Нирвана… небытие… стремитесь к нему! – почти выкрикивал Иван Афанасьевич. – Спешите погрузиться в него!.. Неизбежное неизбежно. Блажен, кто может. Жребий брошен. Так нужно… нужно… Я не виноват. Я ни при чем. Да свершится! Прочь с дороги! – крикнул Юрьевский Николаю Васильевичу, хотя тот вовсе не преграждал ему путь, а, встав с кресла, стоял в стороне.

С этим последним окликом Юрьевский словно ослабел, как-то странно сгорбился и, не глядя на Твердова, неуверенной походкой направился к двери.

– Господин Юрьевский! – окликнул его Николай Васильевич, когда странный гость был уже у порога.

Тот остановился, но не оглянулся, а продолжал стоять, понурив голову.

– Вот что я вам скажу, – продолжал Твердов. – Люди-то, пожалуй, и правы. Вам не мешает полечиться, а то ваше дело совсем плохо. Впрочем, это меня не касается. Говорю так только, чтобы расквитаться с вами в чувствах. Вы меня жалеете, а я – вас, стало быть, мы квиты. На этом и покончим. Крестнице же вашей я предложения не делал и ничего ей ни о каких своих чувствах не говорил. А теперь, после нашего разговора, непременно сделаю предложение. Слышите, господин Юрьевский, непременно сделаю и все свои намерения осуществлю. Берегите же царицу своего царства. Объявляю вам, что я похищу ее у вас!

Какое-то рычание раздалось от двери. Юрьевский обернулся, выпрямился, потом пригнулся, как будто для того, чтобы кинуться на Твердова. Его глаза готовы были выскочить из орбит, на губах показалась пена, лицо от прилива крови потемнело.

Николай Васильевич при взгляде на этого бешеного зверя в человеческом образе невольно задрожал.

«А что, если и в самом деле бросится? – мелькнула у него мысль. – Мы одни, убьет!»

Юрьевский, по всей вероятности, действительно кинулся бы на Твердова, но в это мгновение словно из-под земли вырос Савчук.

– Шапочку пожалуйте, ваше степенство, – заговорил он, становясь между Иваном Афанасьевичем и Твердовым. – А вашу шинель я в передней подам.

Неожиданное появление нового лица привело Юрьевского в себя. Он так же, как и тогда, в часовне, встрепенулся, обвел изумленным взглядом комнату, потом схватил из рук Савчука шапку и выскочил из гостиной.

VII

Новый Товий

Твердов после ухода Юрьевского скорее остался в недоумении, чем был испуган. Однако намерение Ивана Афанасьевича перейти от слов к действиям было столь очевидно, что Николай Васильевич не сразу оправился.

– Маньяк… Сумасшедший, – пробормотал он.

Савчук, спокойный, улыбающийся, был уже около него.

– Сумасшедший-то он – точно, – заговорил он, – а только ох как иногда бывает опасен для нормальных людей их брат… И не потому опасен, что вред какой причинит, – нет. Это бы еще туда-сюда, а вот хитры очень эти господа. Иной так здоровым притвориться сумеет, что больным его никто и не считает, а он потихоньку свои идеи в исполнение приводит.

– А этот несчастный, как на ваш взгляд? – спросил Твердов, переходя с Савчуком на «вы», словно забыв об их официальных отношениях.

– Кто его знает? – отозвался тот. – Дело тут темное, докторского свидетельства нет, а без этого и судить нельзя. Но так, ни с того ни с сего, тронуть его нельзя. Человек видный, миллионер. Да и причин на-то нет никаких.

– Но вот эти сцены, угрозы?

– Что ж такого. От слов до дела куда как далеко… Ах, да что же это я? – спохватился вдруг он. – Чего это я язык-то распустил?.. Одеваться прикажете? Идете куда или дома будете?

– Иду! – подумав, решительно произнес Твердов. – Так правду вам этот ваш кум, что у Пастиных служит, говорил?

– Пискарь-то? Это о чем же?

– Да что вы? – махнул рукой Николай Васильевич. – Пора эти прятки бросить. Ведь Кобылкин был у меня, и я действую по уговору с ним, так что нам нечего и прятаться.

– Не знаю-с, Николай Васильевич, о чем вы говорить изволите, – твердо ответил Савчук, – о каких прятках и каком таком Кобылкине, а Пискарю я доверяю – он не мог мне лгать или какую-нибудь там сплетню передавать, не такой он человек.

– Ну, хорошо! Так вот вы и передайте своему, не знаю, как назвать, начальнику, набольшему, что я сейчас же еду сделать предложение этой вдовушке. Говорю я это, предупреждая, чтобы вы и ваши были настороже с этого момента. Я не боюсь за свою жизнь. Теперь я сам хочу, чтобы тайна была раскрыта, и чем скорее, тем лучше. Достаточно было всякой тьмы, необходимо пролить свет на всю эту загадочную историю. Я догадываюсь, что у вашего Кобылкина уже есть в руках нить, по которой он доберется до клубка. Так вот пусть добирается. Чем скорее, тем лучше; мои нервы напряжены, я чувствую, что долго не выдержу, в особенности если будут повторяться вот такие сцены… Слышите, господин Савчук? Передайте же мои слова Кобылкину.