Читать книгу "Вечный ястреб - Дэвид Геммел"

— Да на тебя только чужая бы и позарилась — та, что не слыхала о твоих холостяцких проделках.

— Язычок у тебя как бритва, но от дочери Маггрига иного ждать не приходится. Как думаешь, найдет он наш дом?

— Отчего бы ему не найти?

— Всем известно, что Паллиды без карты от лежанки до стола не дойдут.

— Скажи это Маггригу, и он пригвоздит тебя за уши к косяку.

— Раз так, непременно скажу. — Касваллон взял с низкой ограды свою замшевую рубашку.

— Не вздумай! Ты обещал не сердить его, помнишь?

— Тихо, женщина. Я всегда держу слово.

— Как же! Ты, к примеру, обещал заделать вот эту самую раму, чтоб из окна не дуло.

— Язык у тебя — что ивовый прут, а память, как у раненой гончей собаки. Займусь этим после завтрака — если завтрак, конечно, все-таки будет.

— Бывает ли такое время, когда вы не лаетесь? — Из-за дома, опираясь на посох, вышел Оракул. — Хорошо еще, что вы построились вдали от соседей.

— А как ты умудряешься всякий раз приходить в то самое время, когда еда поспевает? — с улыбкой отбрила Мэг.

— Это черта всех старых охотников.

Мэг подала мужчинам горячую овсянку в деревянных мисках, нарезала толстыми ломтями ржаной хлеб, поставила на стол солонку. Принесла из кладовой свежесбитое масло и густое ягодное варенье, села на свой стул у огня и стала довязывать распашонку для малыша.

Мужчины молча поели. Касваллон, отодвинув миску, спросил:

— Как там парнишка?

Мэг подняла серые глаза от вязания. Слух о спасении мальчика разошелся уже по всему Фарлену. Горцы, зная Касваллона, не удивлялись этому. Сама Мэг тоже не удивлялась, но беспокоилась. Доналу, их сыну, всего-то четыре месяца, а ее неугомонный муженек взял и завел себе другого, намного старше.

— Он сильный и поправляется с каждым днем, — ответил старик. — Но жизнь была с ним сурова, и он всех в чем-то подозревает.

— В чем именно?

— В самых дурных намерениях. Он сирота, и ему приходилось воровать, когда он жил в городе. Тяжело ребенку расти без любви, Касваллон.

— Без любви всем тяжело. Но он полз чуть ли не два часа, несмотря на свои раны, и заслуживает того, чтобы начать новую жизнь.

— Страх перед аэнирами не оставляет его до сих пор.

— Ничего удивительного, я сам их боюсь, — вполне серьезно проговорил Касваллон. — Они кровожадны и возьмутся за кланы, когда победят низинников.

— Знаю, — согласился Оракул, глядя ему прямо в глаза. — Их намного больше, чем нас, и они закоренели в сражениях и убийствах.

— Война в горах — дело иное. Они хорошие воины, но при этом все равно остаются равнинными жителями. Кони не принесут им пользы в зарослях папоротника и на каменных осыпях, а длинные мечи и топоры станут помехой.

— Это верно, но как быть с нашими домами в долинах?

— Надо сделать так, чтобы они туда не прошли, — пожал плечами хозяин дома.

— Вы так уверены, что они нападут? — поинтересовалась Мэг. — Что им здесь может понадобиться?

— Они, как все завоеватели, и других считают такими же, — пояснил Оракул. — В кланах они видят угрозу — опасаются, что мы хлынем с гор на равнину и начнем убивать их. Но время у нас еще есть. Не все нижние армии побеждены, не все города взяты. А после, закончив войну, аэниры привезут свои семьи с юга и примутся строить собственные дома и селения. Даю им на это три года или чуть меньше.

— Ты злой вещун, старик, вот ты кто, — сердито бросила Мэг. Ее хорошее настроение исчезло бесследно.

— Я не всегда был таким, моя девочка. Когда-то я был силен, словно бык, и ничего не боялся. Теперь кости у меня как сухие палки, а мышцы как пергамент, и я побаиваюсь. В свое время Фарлен мог собрать такое войско, что никто не посмел бы сунуться в горы, но мир не стоит на месте…

— Пусть завтрашний день сам заботится о себе, дружище, — сказал Касваллон, положив руку на плечо старику. — Будем мы тревожиться или нет, это ничего не изменит. Мэг верно сказала: незачем предвещать беду. Пошли погуляем, чтобы еда утряслась. Не будем путаться у Мэг под ногами.

Оракул, поднявшись из-за стола, поклонился хозяйке и поцеловал ее в щеку.

— Извини. Обещаю больше не каркать у тебя в доме — во всяком случае, пока.

— Ступай уж. — Мэг встала и обняла старика. — Здесь тебе всегда рады, помни только, что у меня на руках малый ребенок, и не пугай меня.

Посмотрев, как оба идут через пастбище к ближнему лесу, Мэг убрала посуду и вымыла ее в лохани у очага. Приласкала спящего ребенка, поправила ему одеяльце. От прикосновения матери он проснулся, высунул пухлый кулачок, зевнул. Мэг дала ему грудь, замурлыкала песенку. Когда мальчик поел, она прислонила его к себе и стала растирать ему спинку. Он рыгнул так основательно, что мать рассмеялась и сказала:

— Придется нам вскоре заняться твоими манерами. — Она снова уложила Донала в люльку, и он тут же уснул.

На кухне Карен переливала молоко утреннего надоя в каменную баклагу. Прошлой зимой эта девочка осиротела. Ей было всего пятнадцать, замуж она по закону могла выйти лишь через год, и лорд-ловчий Камбил послал ее помогать Мэг в первые месяцы после рождения Донала. Она, собственно, находилась здесь в услужении, но по горному обычаю называлась «дитя гор», и в доме к ней относились заботливо и любовно, как к дочери. Карен не отличалась красотой, но была живой, сильной и расторопной, а частая улыбка делала ее длинное, тяжеловатое лицо милым и привлекательным. Мэг успела к ней привязаться.

— Бет опять молоко зажимает, — сказала Карен. — Наверняка из-за проклятой собаки Болана, которая ее за ногу цапнула. Пусть Касваллон поговорит с ним.

— Уверена, что поговорит. Присмотришь за Доналом, если проснется? Хочу собрать трав к обеду.

— Еще бы не присмотреть! Ты его покормила?

— Да, но от овсяной кашки он, думаю, не откажется, — подмигнула Мэг.

— Горазд покушать, — засмеялась Карен. — А как тот другой мальчик, с равнины?

— Ничего, поправляется. Я скоро. — Мэг сняла с крючка шаль, накинула на плечи и вышла.

Карен подровняла каменные кувшины и отправилась к колодцу помыть ведро. Мэг шла через луг к лесу. Девушка восхищалась ее грациозной, почти царственной походкой, которую не могли скрыть ни плотная шерстяная юбка, ни шаль. Вся Мэг, от черных как ночь волос до стройных лодыжек, воплощала собой все, чего Карен была лишена, но как будто не сознавала своей красоты — за это Карен ее и любила.

А Мэг нравилось ходить в блаженном одиночестве по лесу и слушать пение птиц. Здесь она обретала покой. Касваллон, будучи любовью всей ее жизни, вносил в эту жизнь слишком много сумятицы. Его буйный дух не мог удовлетвориться простой долей земледельца и скотовода. В поисках тревог и опасностей он угонял стада других кланов, проникал на чужие земли, прокрадывался мимо дозоров. Мэг боялась, что когда-нибудь ее мужа схватят и повесят, но как быть — его ведь не переделаешь.