Читать книгу "Шпионский Токио - Александр Куланов"

Василий Ощепков прибыл в Японию через 14 лет после публикации Военным министерством книги «Японец во весь рост», откуда и взята эта цитата. Очень скоро он мог на собственном опыте убедиться, что полтора десятилетия для этой страны традиций — не срок. В Кобэ, куда пароход доставил чету Ощепковых из Шанхая, их, если верить автору первой биографии М.Н. Лукашеву (а не верить ему нет никаких причин), вскоре навестил полицейский, приставленный для полицейского надзора за ними. По счастью, и это счастливое обстоятельство сопровождало Ощепкова все время пребывания в Японии, полицейский оказался его знакомым — русистов и японистов всегда было мало, и обычным делом было, что они часто знали друг друга лично. Японец за лишней рюмкой сакэ поведал Василию, что на пароходе из Шанхая должен был прибыть советский разведчик под агентурным псевдонимом «ДЦ», киноброкер по профессии. «ДЦ» был, скорее всего, образованный от «дзюдо» или, как тогда говорили «дзюу-до» позывной Ощепкова, и это, конечно, он был тем самым киноброкером-разведчиком. До сих пор неизвестно, кто выдал его японцам, но, по всей вероятности, произошло это либо в харбинской резидентуре, либо в шанхайской. Такой вывод напрашивается в связи с тем, что, несмотря на то что слежка за Ощепковым продолжалась постоянно, он так никогда и не был четко идентифицирован как советский агент, не был раскрыт. Узнав об опасности провала, Центр во Владивостоке лишь срочно сменил псевдоним: теперь Василия нарекли «Монахом» (видимо, его начальники точно знали, что скрывается под расплывчатой «японской школой»), а сам он стал особенно осторожен и внимателен.

Кстати, а насколько он был образован с точки зрения профессиональной подготовки разведчика? Насколько высок был уровень профессиональной подготовки Ощепкова? Ответ на этот вопрос состоит из двух частей. Во-первых, как свидетельствует М.Н. Лукашев, один из начальников Василия Сергеевича уже тогда оценил его следующим образом: «Источником 1043 (Ощепков. — А.К.) даны весьма интересные сведения об отказе японского командования от старых принципов военной подготовки, о проведении маневров и ряд других интересных вопросов… ценные сведения о совещании комдивов и другие сведения об исследовании ядовитых газов и применении их (против шаблона — на основе прогресса техники)». В завершающей дело «Учетной карточке» подавляющее большинство доставленных «Монахом» донесений, документов и книг значатся как «ценные» и «весьма ценные». Во-вторых, есть современная, выполненная в 2011 году, оценка донесений Ощепкова с Сахалина: «…Документ …написан четким и лаконичным языком без излишней детализации, что наиболее характерно для документов, предназначенных для доклада руководству оперативно-тактического звена управления и выше. Учитывая, что в тот исторический период, которым датируется данный документ, органы военной разведки РККА находились в стадии формирования, а структура табельных разведывательных документов только разрабатывалась, есть основание полагать, что в его основе были использованы шаблоны старых документов Генерального Штаба царской армии. Отдельно следует отметить характер изложения материала, отличающийся высоким, даже с позиции сегодняшнего дня, уровнем военной, политической и экономической грамотности (выделено мной. — А.К.). Принимая во внимание общий уровень подготовки сотрудников РККА того времени, можно также предположить, что человек, непосредственно исполнявший (сводивший) документ, имел специальную информационно-аналитическую подготовку и, вероятнее всего, являлся кадровым сотрудником органов военной разведки еще дореволюционного периода….Учитывая наличие на оккупированной территории определенного режима и ограничений на перемещение (упоминание об этом также имеется в тексте), фотографирование объектов и сбор сведений для нанесения обстановки на карту должны были потребовать значительного времени и сил…»

Для чего я привожу эти цитаты? Для того, чтобы читатель понял, что Василий Ощепков был профессионалом, высокий уровень подготовки которого адекватно оказался оценен только после его возвращения из Японии. Он умел делать выводы из сложившейся ситуации, менять линию поведения, мог самостоятельно, учитывая результаты собственного анализа обстановки, совершенствовать методы сбора информации. Урок, преподанный нашему специалисту полицейским в Кобэ, тоже пошел на пользу: переехав из бесперспективного с точки зрения военной разведки эмигрантского порта в Токио, Ощепков выстроил линию своего поведения и тактику разведывательной работы совсем не так, как он сам предполагал это еще несколько месяцев назад, и не по той схеме, которую одобрило его командование. Топография Токио поможет нам убедиться в этом.

В «канонической» литературе, посвященной биографии Василия Ощепкова, место его жизни в Токио, а заодно и место работы, определено с ошибками, но вычисляется довольно точно. Собственно, единственным первоисточником для всех последующих описаний стала уже не раз упоминавшаяся книга М.Н. Лукашева «Сотворение самбо…», сведения для которой Михаил Николаевич почерпнул в агентурных делах резидента «Монаха». Исходя из них, получается, что Ощепковы сняли квартиру (двухкомнатный номер в немецком пансионе барона Шмидта) рядом с казармами 3-го Адзабского (в книге — «абазского») пехотного полка. Знакомство с фотографом тоже состоялось в соответствии с планом задач. Причем ателье располагалось напротив казарм 1-го Адзабского полка. Через его хозяина Ощепкову удалось достать сохранившееся в деле расписание занятий с солдатами. Тут сразу возникают два простых вопроса. Первый: зачем советской разведке это самое расписание (за исключением разве что военно-спортивного любопытства)? И второй: где в то время находились эти полки?

Ответ на первый вопрос несложен. Если задание было таким, каким оно описано в книге, то это чистой воды «отписка»: расписание занятий пехотного полка страны, с которой 20 лет назад еще велись боевые действия, было давно известно и изучено досконально с учетом изменений еще до прибытия Василия Сергеевича в Токио: сохранилось немало документов, исполненных старшими коллегами Ощекова. Для советской военной разведки исполнение «Монахом» ее нового задания не могло дать ничего, кроме самих отчетов об успешно выполненном задании. Ощепков, с его десятилетним опытом оперативной работы (с 1913 по 1924 год), не мог этого не понимать. И все же планировал свои действия по японской модели? Зачем? Если перед Русско-японской войной, в 1902–1904 годах, такое поведение японских агентов было хоть как-то оправданно — надо было собрать массу даже мелких деталей об армии противника, то в 1925 году Советский Союз явно не собирался воевать с Японией, что называется, на следующий день, завтра. Советской разведке сведения о японской армии были нужны не тактического — таких было в достатке, а оперативно-тактического и стратегического уровней. Вот только с помощью фотоателье такую задачу не выполнить.

Куда сложнее, на первый взгляд, казался ответ на вопрос номер 2. Впрочем, при понимании, что «абазский» — это «адзабский», сразу возникает мысль, что искать их надо в одном из центральных районов Токио — Адзабу. Правда, наличие в нашей армии, например, Таманской и Кантемировской дивизий никак не обуславливало необходимость их нахождения в Тамани или Кантемировке — обе стояли под Москвой. Но… вдруг у японцев иначе? Оказалось, что действительно в Японии все было устроено по-другому. В результате долгих разысканий удалось выяснить, что Адзабу — вполне конкретная географическая привязка. Более того, полки, входившие в состав элитной 1-й пехотной дивизии (не путать с 1-й гвардейской дивизией!), находились по соседству друг с другом. 3-й адзабский пехотный полк на картах конца эпохи Тайсё и начала эпохи Сева, то есть 1920–1930-х годов, отмечен вполне определенно. Несмотря на большой урон, нанесенный ему Великим землетрясением Канто 1923 года, он не поменял своей дисклокации, и прибывший в Токио в июле 1925 года Василий Ощепков должен был застать его в состоянии реконструкции и восстановления после подземных толчков, но на прежнем месте — в квартале Синрюдо-мати. Это большой холм, лежащий примерно в двухстах метрах западнее улицы Гаэн Хигаси-дори и возвышающийся над уже тогда существовавшим огромным кладбищем Аояма. Если посмотреть на подробную карту местности того времени, то окажется, что казармы 3-го полка были выстроены в виде гигантской русской буквы «Ф», но на самом деле, конечно, это был иероглиф «Хи» — «солнце», первая часть названия страны Нихон или Ниппон. Перед казармами существовал огромный плац, были выстроены конюшни и парк для хранения боевой техники и вооружения, а вся территория была окружена забором. После окончания Второй мировой войны эти помещения передали в распоряжение одного из местных университетов и до самого последнего времени использовались для нужд токийского студенчества. В 2007 году на месте расположения 3-го Адзабского пехотного полка открылось уникальное сооружение: Государственный Новый музей изобразительных искусств (Кокурицу Синбидзюцукан), автором проекта которого стал гений японской архитектуры Курокава Кисё. Удивительное по красоте, необычайно эффектное здание в футуристическом стиле стоит теперь на месте бывших казарм, да не просто стоит, но и помнит об этом. На первом этаже уникального музея, в огромном стеклянном холле установлен макет тех самых казарм в масштабе 1:100, воспроизводящий не только их общий внешний вид, но и помещения в разрезе, и даже снабженный малюсенькими копиями солдат, стоящих в строю на плацу, лошадей и техники. Пояснительная надпись к макету гласит, что при строительстве здания Синбидзюкан использованы оконные стекла из тех самых казарм. Немного фантазии — и, глядя через стеклянную стену музея на хранилище для зонтиков, более всего напоминающее пришвартовавшийся в Токио инопланетный корабль, мы сможем представить себе, как через это же самое стекло косился мордатый унтер на подозрительного высокого иностранца в светлой шляпе и с тросточкой в руках, то и дело прохаживавшегося мимо полкового КПП…