Читать книгу "Модистка королевы - Катрин Гюннек"

На самом деле Белльман-Ноель оказался картежником и грубияном. Но ведь это не было написано у него на лбу! Возлюбленный умел так проникновенно смотреть в глаза, так нежно брать мою руку в свою, что его ласки околдовали меня. Если этот мужчина в чем-то и не дотягивал до идеала, то все с лихвой компенсировала его красно-золотая форма мушкетера.

У нас были периоды безмятежного счастья и невероятно гнусные моменты, но все прошло — и то, и другое. Это была другая жизнь, другая Роза, и даже другая Мария-Жанна, которую сегодня я не всегда могу понять.

Анри Белльман-Ноель… Я его все-таки любила. Как любят в пятнадцать лет — любовью безмерной и несчастливой. Да, я обожала его, даже если со стороны и казалось, что я всячески противлюсь этому чувству. Это было время бестолковых любовных связей. Парадные мундиры стали неотъемлемой частью моей жизни, — вот только умела бы я их выбирать! На самом-то деле я еще ничего не знала.

У меня была связь с Белльманом, но я чувствовала себя одинокой. С ним я всегда чувствовала себя одинокой. Меня все чаще мучили воспоминания о маме и родных. Даже по воскресеньям. Я хотела очутиться в тряском экипаже, который вернул бы меня на родину, но один выходной день в неделю не позволял претворить эту мечту в жизнь. Перед сном, свернувшись калачиком, я думала о маме и ее мудрейшей философии, полной доверия к завтрашнему дню. Она любила повторять, что секрет счастливой жизни в том, чтобы доверять.

Я же не требовала больше того, что имела. Когда наступила суровая зима 1768 года и наши пальцы за работой коченели от холода, я не сомневалась, что маленькие уроки надежды и терпения начинают приносить свои плоды.

Помню, как я добавляла последние штрихи к свадебным туалетам, предназначенным для девиц Бурбон. Точно знаю, что именно в тот момент моя жизнь начала круто меняться. Это было похоже на то, как если бы ласковые руки, опустившиеся с неба, приподняли меня и вынесли из тьмы на свет.

Я доставила эти туалеты в предместье Сен-Жермен, и принцесса Конти приметила меня. Думаю, ей понравилась моя естественная манера держаться. А также то, как ловко я сворачивала туалеты.

— Отныне, малышка, ты всегда можешь рассчитывать на мое расположение, — сказала эта знатная особа в заключение нашей первой встречи.

Такие слова, подумала я, безусловно, приятны, но они растворятся без остатка в вечернем воздухе, как и память об этой одной-единственной встрече с принцессой. Говорили, что она — человек непростой. Как же называли Конти в Версале? «Живой катафалк», «самая серьезная принцесса на свете» или что-то вроде того. Но это было правдой. Принцесса, самая могущественная из дворян, была серьезной и умела держать слово, что и подтвердилось некоторое время спустя. Однажды она пришла и предложила мне свою протекцию. Это был настоящий подарок судьбы.

Мне исполнилось двадцать два года, и моя жизнь стала неотделима от жизни Версаля. Начался самый прекрасный ее период.

Глава 4

Париж и Версаль разделяют всего несколько лье. От улицы Сен-Оноре до него два часа езды в карете. Но мне потребовались семь лет терпения, чтобы, наконец, достичь Версаля.

В апреле 1769 года я впервые переступила порог дворца. Мне кажется, это было вчера, поскольку я могла бы с предельной точностью описать цвета, звуки, запахи того дня.

Версальский дворец являлся не просто дворцом, это был целый город. Лабиринты залов, коридоров, миниатюрных лестниц, комнат и, конечно же, садов. Чтобы не заплутать, требовалась длительная практика. Однако я уже в свой первый визит во дворец чувствовала себя там легко и непринужденно.

Особенно мне нравился парк. Мне посчастливилось очень скоро увидеть игру фонтанов. Каскады, всплески и другие гидравлические изыски были настоящим чудом. Как им только удавалось поднять на такую высоту немалое количество воды?.. Версаль был волшебным царством. Он походил на мечту, на иллюзию. Я его еще совсем не знала. Наконец судьба улыбнулась мне, подарив счастливую возможность проявить себя во время самого знаменательного события 1769 года. Это была свадьба. Герцог Шартрский взял в жены самую красивую женщину королевства, из семьи Бурбон, мадемуазель Луизу Марию-Аделаиду де Пентьевр. Верная своему слову, принцесса де Конти оказала мне большую милость, поручив изготовление туалета для молодой особы.

Будущей герцогине Шартрской едва исполнилось шестнадцать. Ее лицо выражало такую скорбь, что я была тронута до глубины души. Мадемуазель Луиза плакала по каждому поводу. Это был настоящий фонтан слез. Мадам Пагелла утверждала, что эмоциональность этой девушки напоминает ей характер другой, которая раньше жила при дворе. Моя обаятельная клиентка не была ослепительной красавицей, но считалось, что ее нежные черты напоминают прекрасное лицо прабабушки, мадам де Монтеспан. Приглядевшись внимательно, все замечали, что юное лицо дышит добротой и порядочностью. Развратный жених был полной противоположностью своей избранницы. Мне не нравились ни его гнусавый голос, ни высокомерие, но нельзя не признать, что герцог был довольно хорош собой. По общему мнению, он являлся циником и грубияном, так что я без труда могла себе представить, какие мучения ожидают добродетельную мадемуазель де Пентьевр.

Пятого апреля весь двор, собравшись в Зеркальной галерее, смотрел на короля, на принца, принцессу и их свиту, медленно шествовавших к часовне. Я тоже была там, взятая в тиски огромной толпой, отражавшейся в многочисленных зеркалах. Я не видела ничего, кроме платья мадемуазель де Пентьевр, ее лент, чепца, флердоранжа. Мое платье! Я выкроила его из тяжелого материала цвета матового серебра. С приходом весны все ткани и расцветки, модные зимой, оказались забыты. Даже пора золота подошла к концу, и блестящим туалетам суждено было затеряться в глубине платяных шкафов до следующего сезона. В прекрасные весенние дни серебро стало вне конкуренции. Этот цвет как нельзя лучше подошел принцессе. Она излучала мягкий, боязливый свет. Я добавила к туалету невесты несколько свежих штрихов. Разные оттенки нежного голубого цвета, который прекрасно гармонировал с благородным серебром.

Меня и без того уже успели оценить при дворе, но после этой апрельской свадьбы клиенты стали буквально драться за меня.

— Крошка! Отныне вы — моя компаньонка, — объявила Пагелла. Она ужасно боялась меня потерять.

Девушки в ателье стали называть меня не иначе, как «Роза Компания»! На вывеске «Модного штриха» теперь красовалась надпись «Пагелла и Компания», и Компания — это была я! Благодаря свадьбе мне удалось подняться настолько, что я оказалась на одном уровне с хозяйкой. У меня были два исключительных ангела-хранителя: принцесса де Конти и герцогиня де Шартр. Вскоре объявилась еще одна крестная мать, не менее влиятельная: золовка «моего свадебного платья», мадам де Ламбаль[29]. Третий нежданный поворот судьбы.