Читать книгу "Русский лабиринт - Дмитрий Дарин"

– Ты не отвлекайся, Матрена, – заметил Иван Селиванович.

– Да я не отвлекаюсь, я, как было, рассказываю. Ну вот, сбил…

– Ты письмо получил, – напомнил Ветеран.

– Ну да. Открываю, значит… – Платон взял конверт в руки и показал, как он его открывал. – Достаю письмо, начинаю читать, а там сразу – бах! – поздравляю, мол, папаша, ты теперь не только папаша, но и дедушка. Твоя дочь Зинаида. Во как, ядрена-матрена! – Платон положил конверт обратно, схватил свой стаканчик и махнул, даже не чокнувшись.

– И что, все письмо? – удивился Иван Селиванович.

– Не, не все, конечно. Только я дальше не читал – сразу к тебе.

– Дай-ка.

– В смысле налить? – спросил полублаженный Платон.

– В смысле письмо!

– А… держи, – Платон бережно передал конверт и снова взялся за бутыль.

Иван Селиванович достал листок в линейку из школьной тетрадки.

– Так… поздравляю… стал дедушкой… ребенок здоровый…имени еще не дали. – Ветеран поднял глаза. – Так ты что, не прочитал, кто у тебя – сын или дочка?

Платон помотал головой.

– Селиваныч, веришь, духу не хватило, решил сначала к тебе.

– Ну, точно… Матрена. Сын у тебя, понял… дедуля?

Платон выпустил воздух из щек, будто штангу с груди сбросил.

– Дорогой мой Ветеран, Селиваныч мой дорогой, давай за внука, здоровый, вишь… как назовут-то, а? В честь деда небось не назовут, а жаль. Да куда там – в честь деда, нужен им такой дед? – Платон как-то сразу, без переходного состояния, пустился в печаль. – Им и отец такой не нужен был, а я уже было размечтался…

– Хорош кручиниться, – усмехнулся Иван Селиванович, возвращая письмо. – Ты внимательно дочитай, в гости зовут, на крестины.

– Да ну? – удивился Платон, вчитываясь в строчки. – Действительно. Вот же какая ядрена-матрена выходит. Столько лет – ни весточки, а тут… зовут даже… приглашают.

В глазах у Платона сверкнули слезы. Иван Селиванович взял бутылку и налил Платону до краев.

– Радуйся, дурак. Твой род продолжился, а ты плакать собрался. Давай за продолжение твоей фамилии! Готов?

– Готов, готов… – Платон утер глаза и счастливо улыбнулся. – Вишь, как оно вышло?

– Вижу… Матрена ты наша. Не у всех так получается. Поздравляю! – Иван Селиванович грустно улыбнулся в широкую бороду и хлопнул Платона по плечу. – От сердца поздравляю! Молоток!

Скоро Платон отправился еще за бутылкой и закуской, по пути заглянул на кухню – рассказать всем бабам про свое счастье, но там осталась только Василина. Платон тут же поделился новостью, Василина всплеснула руками и поцеловала Платона в щеку.

– Молодец, Платоша, извиняюсь, Сергей Васильевич, ой, молодец!

– Приглашаю в гости, – важно сказал Платон, – сегодня гулять будем. Приходи, Вась, и Серегу непременно захвати. Я сегодня счастливый!

Пока Платон снова бегал за беленькой, весть облетела весь дом. Не успел виновник торжества занести в свою каморку пакет с продуктами и вытащить из кармана штанов заветный бутылешник, в дверях появилась Салтычиха.

– Ты, говорят, сегодня дедом стал?

– Ну, не совсем сегодня…пока письмо шло…

– Неважно. – Салтычиха занесла в комнату свое крупнокалиберное тело, поглотив половину свободного пространства. – Поздравляю и – вот… – откуда-то на столе появилась бутылка без опознавательных знаков с чем-то красным. – Собственного настоя… на калине.

– Благодарствуй, Пелагея. – Платон весь светился. – Сади…присаживайся, куда удобно. Я пока колбаски нарежу.

– Да ладно, резальщик тоже, – благодушно заворчала Салтычиха, – дай сюда. Это дело бабье. Разливай пока.

– А что разливать-то, ядрена-матрена, водочку или эту твою настойку?

– Да что хошь, все одно ничего не останется.

– Тоже верно, – согласился Платон и взялся за магазинное, все-таки здесь риска было меньше.

– А! Парад-алле! – в комнату вихляющей походкой зарулил Артист и, копируя Высоцкого, прохрипел: – Ну-с, граждане уголовнички, займемся делом?

– Сам ты уголовник, – не разобралась в искусстве Салтычиха, – да еще халявщик.

– Художника обидеть может каждый, как говорится, – не очень обижаясь, пожаловался Артист, подходя к столу и вынимая, как давеча сам Платон, бутылку из кармана штанов. – Берег для себя, на какой-нибудь праздничный случай… – Артист закашлял в кулак с зажатым пузырем. – А вот, вишь, праздник тебе выпал. Усек?

– Усек. Садись, прочистим трубы пока.

– Прочистим трубы, начистим зубы, – пропел Артист и подставил стакан.

– Подожди, Ветерана надо позвать, я у него начинал, в смысле, отмечать.

– Пропустите ветерана, у меня же ноют раны, – опять пропел Артист и пододвинул стакан вплотную к открытой бутылке. – Он сейчас сам завалится – я видел, как он пиджак свой драный надевал.

– Не драный, дурак ты, а ограбленный, – «культурно» подправила Салтычиха, выкладывая колбасные дольки на единственную нещербатую тарелку.

– Какая разница, все равно сейчас придет. Не томи, Платон!

Сергей Васильевич разлил полных три стакана – бутылка почти опустела. Салтычиха тяжело опустилась на стул, жалобно скрипнувший под ее могучим телом.

– Ну что, родимый, за внучка твоего, чтоб ему здоровьица да счастья поболе дедулиного!

Платон и Артист вздохнули на слове «счастье» и, чокнувшись с Салтычихой, задрали головы.

– Как твои внука назвать думают? – под лучок спросил Артист.

– Не знаю. Но не в честь деда, это точно, – снова вздохнул Платон.

– А с чего это дедовское имя им не подходит? – возмутилась Салтычиха. – Дети вообще вредные, это я даже как мать могу сказать. Пока растут – мучайся с ними, следи, сопли и говно вытирай, воспитывай, а потом начинается: мать плохая, все не по-ихнему, ты им только добра желаешь, а они за твое же добро тебя же в ребро.

– Так люди устроены, – философски заметил Артист. – Плохое лучше запоминается. Усек?

– Ну и чего такого плохого Платон, к примеру, своей Зинке сделал? – настаивала Салтычиха. – Кормил, растил, а потом не нужен стал – все! Жинка сбежала, дочь всегда за матерью, как нитка за иголкой, – и пропал мужик. Я вообще удивляюсь, что они про тебя вспомнили, Платон. На крестины хоть позвали?

– Позвали, позвали, – успокоил Платон, открывая бутылку Артиста, – вот скоро поеду, насчет билетов разузнаю да и поеду. Сегодня какой день?

– Среда, кажись, – подсказал Артист.

– Ну вот, на выходные и поеду. – Платон взял в руки стакан. – Наверное…

Открылась дверь, и в комнату вошел Ветеран, как и говорил Артист, в полной форме, то есть в пиджаке и кепке и со стулом в руках.