Читать книгу "Буря и пламя - Элейн Хо"

месте, что и накануне вечером.

Ужас пронзил ее.

Впадинка между ключицами уже не содрогалась от дыхания.

* * *

Эрис вместе с толпой вошла в мавзолей, и у нее снова екнуло сердце. Она прошла мимо покрывшихся пылью гробов, простоявших тут долгие годы. Платить за похороны не пришлось, а все благодаря высокому положению Виктории. Каменный гроб был накрыт белым и золотым шелком с вышитым Вечным древом. Шестеро силачей взвалили его на плечи и медленно понесли вниз по лестничному лабиринту в покои, где было приготовлено место для их отца.

Виктория сменила белое платье на темно-серое – в городе именно этот цвет был символом траура. Констанция последовала ее примеру, правда, ее наряд не был столь же пышным. Она попыталась спрятать густые золотисто-каштановые волосы под вуалью, но тонкие прядки торчали из-под нее, точно гусиные перья из-под наволочки. Эрис же остановила выбор на тунике, прикрепив на грудь брошь с изображением Вечного древа. Короли считали, что облик человека должен отражать его скорбь, да и момент для щегольства был самый что ни на есть неподходящий.

Однако священникам это не помешало принарядиться. Их одеяния тоже были серыми, но при этом шелковыми и отороченными мехом. На них висели гроздья золотых и серебряных украшений с камнями – одно дороже другого. Виктория взмахнула сосудом с горящими благовониями. Под разрезами на ее рукавах проступила бордовая ткань.

– Мы предаем земле еще одного из нас, – начал священник. – Нашего собрата пятидесяти лет по имени Аврелиус. Да прославится его имя в новом мире, где правят два великих короля. Молим о том, чтобы они показали ему свои бескрайние владения и пролили на его спящие очи новый свет. Молим, чтобы его судили милосердно, ведь жизнь его была благопристойна и праведна. И пусть его душа вернется к Вечному древу и поможет нашему городу расти и процветать.

Эрис трудно было говорить. Горло саднило от рыданий.

– Благодарим королей, – пробормотала она хором с толпой. Хотя возносить благодарности ей совсем не хотелось. Хотелось кричать что есть мочи и проклинать их за то, что забрали отца. Эрис обхватила себя, жалея, что рядом нет сестер: Виктория стояла в дальнем конце залы за рядом священников, а Констанция искала утешения в объятиях своего мужа Сиваса. Здесь, среди огромной толпы, Эрис оплакивала отца в одиночестве.

Священники спрятали руки в широкие рукава и сцепили ладони вместе. Их последняя молитва наполнила мавзолей. Силачи подняли гроб и занесли в свободную комнатку. Один из служителей прибил деревянную табличку с именем отца сбоку. Виктория стояла спиной к процессии и разговаривала с Верховным священником Бахадусом, до того морщинистым, что казалось, будто с его лица не сходит печальное выражение, и с советницей Руфиной, которую легко можно было узнать по густой шапке рыжих волос. Молитва зазвучала громче, и Руфина поближе склонилась к Виктории, чтобы та лучше ее слышала. Со своего места Эрис не улавливала, о чем те говорят, но обе сдвинули брови, а во взглядах читалась сосредоточенность. Обсуждают какие-то дела, несомненно. Болтают о такой ерунде, когда совсем рядом лежит тело их отца. Эрис торопливо отвела глаза, пряча ярость.

Когда ритуал закончился, люди стали потихоньку выходить из усыпальницы. Эрис подошла к отцовскому гробу и возложила розу, сорванную утром несколько дней назад. Ее лепестки были по-прежнему нежными и яркими. Эрис хотелось верить, что это означает одно: дух их отца по-прежнему живет в саду. Ему бы понравился этот цветок, дивный островок цвета в этом тусклом месте.

Низкий потолок в выбоинах закрывал здесь звезды. Больше отцу их не увидеть. Зато ты теперь обрел свободу. И пусть твоя душа найдет путь домой – к Вечному древу, молилась Эрис.

Последний раз коснувшись гроба, Эрис отвернулась и пошла на выход следом за толпой. Виктория уже поджидала ее, поджав губы и сцепив руки. Людское море расступилось вокруг нее, чтобы не теснить.

– Сбор нужен мне сегодня, как и договаривались, – отчеканила Виктория.

Эрис резко остановилась.

– Что-что?

– Забыла про Нижний квартал? Ты так ничего и не собрала и не вернула отданных денег. А ведь тебе был дан приказ…

– Не успели закончиться похороны, а ты уже про работу? – Эрис поискала взглядом Констанцию. Та стояла на верхней ступеньке лестницы. Отблеск факела падал на ее лицо, на котором застыла гримаса боли. Она услышала начало их стычки.

– Стаци, молю тебя, – сказала Эрис, – приведи ты Викторию в чувства…

Но Констанция, взяв Сиваса за руку, ушла. Верхняя ступенька у выхода опустела. Горло у Эрис так сдавило, что сердце зашлось. Ты мне нужна.

– Жизнь продолжается, – сказала Виктория. – Напомню, что ты совершила преступление против города и уже попала бы под суд за госизмену, если бы я не вмешалась и не дала тебе второй шанс. Так что вернись к своим обязанностям.

– Все мои обязанности – это стоять у лестницы на площади и день за днем смотреть, как люди снуют туда-сюда, выполнять одни и те же приказы, слышать одни и те же разговоры. Я каждую ступеньку храмовой лестницы пересчитала, от первой до последней. Знаешь, сколько их?

– Эрис…

– Девятьсот двадцать три. Каждый божий день я прохожу девятьсот двадцать три ступеньки и слушаю жалобы на то, что баранину недосолили или что колокол слишком громко звонит. Думаешь, это важнее отца?

– Свет не сходится клином на одном-единственном человеке. – Виктория поднялась на несколько ступенек. – Смерть каждый день кого-нибудь забирает. Нужно двигаться дальше.

– Порой мне кажется, что ты напрочь разучилась чувствовать, – крикнула ей Эрис.

Виктория гневно обернулась. На ее лице, освещенном бледным светом факела, полыхнула ярость.

Эрис отшатнулась. Кажется, перегнула палку.

– Ах ты маленькая эгоистка! – Процедила Виктория. – Не вздумай сомневаться в моей скорби и любви к отцу! Я все силы положила на то, чтобы ему не пришлось горбатиться до потери пульса, когда мы сюда приехали. Именно благодаря мне мы перебрались из барака в дом, где ты сейчас живешь, смогли построить богадельню, где заботятся о больных, попали в Храм, где бедняки находят утешение. Все это я сделала из любви к Кешгиуму. – Виктория ткнула в сестру пальцем. – И только попробуй возразить.

Эрис застыла у подножия лестницы, потеряв дар речи. По щекам ее заструились слезы.

Глава пятая

В ту ночь ей приснилась покосившаяся дверь.

– А это что такое? – шепнул отец маленькой Эрис, указав на россыпь звезд на небе.

– Кристалл Саулоса, украшение с его посоха!

– Прекрасно. – Отец кивнул на другое созвездие, что мерцало напротив Полярной звезды, – прямоугольник, соединенный с крупной звездой, сиявшей, как бриллиант.

– Это рукоять меча Ананоса! – без запинки ответила девочка.

– Чем знаменит этот меч? – уточнил отец.

– Он рассек Тварь! – нараспев произнесла дочурка.

– Чудесно. – Отец оперся локтем о подоконник, взял Эрис за руку и обвел едва заметный узор в небе – прямую линию из трех звездочек, которую венчал острый треугольник. – А это что, знаешь?

Эрис покачала головой.

– Копье Архайи.

– Ак-ха-йи, – повторила она, стараясь подражать отцовскому произношению.

– Знаешь, кто это такой?

Эрис снова помотала головой.

– Что ж, вот тебе будет и сказка перед сном.

Девочка нетерпеливо устроилась на соломенном тюфяке и прижалась спиной к глиняной стене. Отец сел рядышком.

– До короля Саулоса и короля Ананоса люди верили в других богов, – поведал он. – Одного из них звали Архайя. Он был охотником и славился меткостью и отвагой, а еще никогда не расставался со своим верным копьем. Он носил волшебные доспехи, которые делали его невидимым для животных. Он показывался им, только если сам хотел. В волосы он вплетал разноцветные перья, а когда бежал, те шелестели.

– Прям как павлин! – воскликнула Эрис, припомнив цветные рукописи из книги о королях.

– Точно, – с улыбкой подтвердил отец. – И вот однажды, когда Архайя отправился на охоту, его жену похитил угорь и утащил на самое дно океана. Жена звала на помощь. Из ее рта вырывались пузырьки, поднимались на поверхность и превращались в пену. Архайя видел все это с вершины скалы. Он выхватил из волос перо и бросил его в океан. Волны замерцали, сквозь них воин увидел угря и вскинул копье.

«Ха! – возгласил угорь. – Ты живешь на суше, а я – на дне