Читать книгу "Буря и пламя - Элейн Хо"

глубокого океана. Пускай ты и правишь землей, зато я знаю море вдоль и поперек. Твоему копью до меня не добраться!»

Вот только угорь не догадывался, что копье волшебное. Стоило Архайе его метнуть, и воды расступились и закружили водоворотом. Течение подхватило копье и воткнуло его в самое сердце угря. Чудовище погибло, Архайя спас свою жену, и жили они долго и счастливо.

Отец опять указал на созвездие:

– Вот почему на звездном небе есть копье. Архайя спас свою возлюбленную, человека, который больше всех в нем нуждался, и этим прославился в веках. – Он задумчиво примолк.

Девочка обвела созвездие взглядом. Оно находилось чересчур далеко от Полярной звезды и было слишком бледным, чтобы ориентироваться по нему в пути, но историю об Архайе Эрис запомнила на всю жизнь, ведь, когда она проснулась наутро, отец пропал.

Эрис тихо заговорила во сне. Нет, он ведь мертв. Ей так хотелось представить его живым и невредимым, но перед глазами застыли только пугала на асимметричных распятиях, торчащие среди поникших белых стеблей. Потом среди пугал она разглядела отца, обезвоженного, исхудавшего, безжизненно опустившего руки в ожидании смерти.

Потом ей снилось, что она убежала с поля и снова нырнула в ночной лес своего детства. Прохладный воздух смахнул ее слезы, взгляд уловил слабое мерцание светлячков. На поляне лежало упавшее дерево. По его стволу карабкались маленькие ягуарята, наступая друг дружке на хвостики. Под бревном бежал ручеек. Эрис опустила ноги в воду и стала сосредоточенно считать побежавшие круги, внимательно прислушиваясь к урчанию ягуарят, потому что знала – если прекратить это все представлять, перед глазами снова возникнет измученный папа.

Каждое путешествие завершалось у расщелины в горе. Эрис заглядывала в глубокую пещеру и даже заходила в нее, но та никогда не заканчивалась, а черный силуэт в конце туннеля, залитый лунным светом, не приближался.

* * *

Эрис сунула руку в карман в поисках пузырька с лекарством, чтобы поставить его рядышком с отцовским стулом, но тут же вспомнила, что он теперь пуст.

Она присела на папину кровать и уставилась в окно. Где же она была, когда он сажал эти розы? Почему не проводила время с ним вместо того, чтобы играть с другими детьми? Ему, наверное, было очень одиноко, и каждый раз, зарывая в песок новое зернышко, он жалел о том, что дочек нет рядом. Прости меня, мысленно повторяла Эрис, сокрушаясь, что даром потратила драгоценное время.

Из дома она ушла такой уставшей, что даже плакать не было больше сил. У нее еще остались невыполненные поручения, и несмотря на то, что сейчас это все казалось бессмысленным, рутина могла хоть немного ее отвлечь.

Она и сама не заметила, как оказалась у западных ворот. Каждый год после неурожайных месяцев в город валом валили разорившиеся фермеры. Сегодняшний день выдался особенно напряженным – и неудивительно, ведь совсем недавно в полях грянул очередной недород. Беженцы, жаждущие убежища, столпились у ворот и стояли там дни напролет под палящим солнцем, дожидаясь, пока чиновники впустят их в город. Кожа слезала с их красных язв, а вдоль обочин валялись трупы тех, кто погиб от солнечного удара, и кости животных.

Сегодня беженцы оплевывали и освистывали Эрис куда сильнее, чем обычно, но она не сопротивлялась – ей попросту было не до них. Ноги болели, оттого что она долго стояла без движения. Но из всех поручений это было самым сносным. В зимнюю пору, когда рано темнело и не сильно морозило, Эрис целовалась с кем-нибудь в укромном закутке у ворот. Был у нее кое-кто (Как же звали? Всех ведь и не упомнить…), чьи темные губы были на вкус точь-в-точь как морская соль. Эрис льнула к своей пассии долгими вечерами, показывала созвездия и пересказывала отцовские истории, но в ответ получала лишь безучастный, скучающий взгляд.

До заката солнца и церемонии закрытия ворот оставалось несколько часов. Это был недолгий и священный ритуал, но Эрис сильно сомневалась, что беженцы видели в нем что-то, кроме ярой жестокости.

За спиной застучали подошвы стражника. Голова у Эрис болела от долгих рыданий, даже повернуться к нему – и то получилось лишь через силу.

– Вас вызывает Вторая, – сообщил запыхавшийся стражник.

Новость Эрис ничуть не удивила. Как-никак она дерзко ослушалась приказа Виктории, а за это полагалось наказание. Само собой, ее отправят в тюрьму. Виктория начнет допрашивать ее про сборы налогов в Нижнем квартале и поиск Мэтью, Эрис снова признается, что ничего не сделала, и тогда ее закуют в цепи и запрут в камере без окон с таким низким потолком, что и встать во весь рост нельзя.

Последние силы оставили Эрис. Закрыв глаза, она оперлась на алебарду. Новых стычек с сестрой ей совсем не хотелось.

– Эрис?

– Я скоро приду, – пообещала она. Посыльный нырнул в толпу, спеша передать начальству ее ответ.

Где-то вдалеке заржали лошади, которых фермеры отпустили на выпас после трудового дня. Перекусив жалкими остатками сена, они вернутся в стойла, где их запрут до утра.

Нет, это просто невыносимо.

– У нас все битком, – крикнул чиновник из-за стола под льняным навесом, натянутым на четыре столбика. – Больше никого впустить не можем. Приходите завтра.

Беженцы вскипели от ярости, цедя под нос проклятия в адрес горожан. Прибежали стражники. Выставив вперед копья, они двинулись на толпу, оттесняя ее за ворота. Приказ прийти им на подмогу касался и Эрис, но каждое, даже мельчайшее, движение давалось с таким трудом, что она прислонила свою алебарду к стене и уперла ладони в колени. Все кругом были до того заняты, что ее отсутствия никто не заметил.

Если раньше беженцы, пускай и с неохотой, повиновались бы этой силе, сегодня верх взяло негодование.

Какой-то мужчина схватил один из факелов, висевший на городской стене, обогнул заслон из гвардейцев и поджег льняной навес. Ярко-оранжевое пламя с громким шипением растеклось по всей стене.

Кто-то выкрикнул, и один из стражников бросился в погоню, а другой – за водой. Отряд гвардейцев понемногу ослаб.

Вдохновленная проделкой смельчака толпа воспрянула духом и стала пробиваться в ворота под беззвучный клич – люди слишком устали, чтобы злиться, но слишком отчаялись, чтобы уйти. Теперь уже все факелы с городских стен оказались в руках у протестующих, и те принялись поджигать все горючее, что только было в окрестностях западных ворот.

Кто-то врезался Эрис в плечо, а следующий удар пришелся на бедро. Поморщившись, девушка подняла руки, чтобы защитить голову – а то, чего доброго, закружится еще сильнее. Толпа теснила ее, руки снова объяла дрожь, а сердце колотилось быстрее. Она отчаянно хватала губами воздух, все сильнее утопая в знойном, удушливом океане.

Казалось, она вот-вот упадет и ее затопчут. Никто и не заметит. Огонь разгорался ярче, жарче, он уже охватил деревянную крышу над воротами.

Слабый голос священника разливался над восстанием, точно он и не замечал, что происходит.

– Тварь, которая в самолюбивой ярости наплевала на великодушие наших дорогих королей, обратила взор на магию. Она подчинила своей воле преступников, которые уже и сами успели сбиться с истинного пути, и тех, кто внял обещаниям богатств и власти…

Двое горожан усердно трудились у коленчатого вала, управлявшего решеткой, закрывавшей вход в город. Их командир что-то грозно рявкнул. Решетка стала опускаться чуть быстрее. В закатных лучах было видно, что лица горожан блестят от пота. Склонив спины, они вращали колесо что было силы. Мышцы у них на руках вздулись.

– …Но тех, кто поверил лживым посулам, ждало предательство. Тварь отреклась от них в бою, хотя они сражались на ее стороне…

Острые зубцы решетки приближались к земле. Гвардейцы подошли к железным дверям и потянули за ручки, чтобы их закрыть. Стражники обнажили копья и снова выставили их вперед – все как один, – держа оружие на уровне шеи.

Кто-то попытался прорвать это оцепление. Брызги крови оросили щеку Эрис. Толпа вскричала, люди бросились врассыпную. Кто-то отчаянно пытался попасть в город, кто-то остервенело отбивался от копий головнями, кто-то все же решил сбежать. Многим не удавалось устоять на ногах. Рядом с Эрис мигом выросла гора тел. В узкий просвет между ними проглядывал огромный мир.

Над толпой сгустился темно-серый дым, окутав яркое пламя костров. Девушка закашлялась, натянула рубашку на нос. Глаза заслезились. Она понимала: пора уходить, а не то задохнется или окончит свои дни на острие копья кого-нибудь из стражников.

Первая попытка нырнуть в людское море не принесла