Читать книгу "Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга - Николай Жаринов"

Вот что сам автор писал по этому поводу в одном из писем:

«Было 4-е октября, а я еще не успел начать. Милюков посоветовал мне взять стенографа, чтоб диктовать роман, что ускорило бы вчетверо дело, Ольхин, профессор стенографии, прислал мне лучшую свою ученицу, с которой я и уговорился. С 4-го же октября и начали. Стенографка моя, Анна Григорьевна Сниткина, была молодая и довольно пригожая девушка, 20 лет, хорошего семейства, превосходно кончившая гимназический курс, с чрезвычайно добрым и ясным характером. Работа у нас пошла превосходно. 28 ноября роман «Игрок» (теперь уже напечатан) был кончен, в 24 дня…» (А. П. Сусловой, 23 апреля (5 мая) 1867 г.)

То, что должно было стать провалом, превратилось в триумф, Достоевский не только оставил за собой права на произведения, но и познакомился с будущей женой. В момент отчаяния он сделал ставку и выиграл. Прямо как и его герой в конце книги.

Нигде так не показана сама природа жизни, как в «Игроке». И в какую фантастическую смесь надежды и обречённости превращается последний монолог главного героя.

«Если начать осторожно… – и неужели, неужели уж я такой малый ребенок! Неужели я не понимаю, что я сам погибший человек. Но – почему же я не могу воскреснуть. Да! стоит только хоть раз в жизни быть расчетливым и терпеливым и – вот и всё! Стоит только хоть раз выдержать характер, и я в один час могу всю судьбу изменить! Главное – характер. Вспомнить только, что было со мною в этом роде семь месяцев назад в Рулетенбурге, пред окончательным моим проигрышем. О, это был замечательный случай решимости: я проиграл тогда всё, всё… Выхожу из воксала, смотрю – в жилетном кармане шевелится у меня еще один гульден. «А, стало быть, будет на что пообедать!» – подумал я, но, пройдя шагов сто, я передумал и воротился. Я поставил этот гульден на manque (тот раз было на manque), и, право, есть что-то особенное в ощущении, когда один, на чужой стороне, далеко от родины, от друзей и не зная, что сегодня будешь есть, ставишь последний гульден, самый, самый последний! Я выиграл и через двадцать минут вышел из воксала, имея сто семьдесят гульденов в кармане. Это факт-с! Вот что может иногда значить последний гульден! А что, если б я тогда упал духом, если б я не посмел решиться?

Завтра, завтра всё кончится!»

(Фёдор Достоевский, «Игрок»)

Как отрадно смотреть в лицо самой судьбе, когда на рассчёты не остаётся ни сил, ни времени. Когда понимаешь, что надежда и отчаяние – не более чем игра случая. И за столом ты смотришь в глаза этой случайности, ставшей причиной жизни на земле. Тогда и понимаешь, наверное, главное, что можно понять в любой игре. Её нужно вести до конца. Не сдаваться…

И деньги в любой азартной игре условны. Тот, кто видит в них цель, совершает ошибку. Выигрыш вторичен по сравнению с тем ощущением, когда ты видишь ткань, из которой сплетается холст этого мира.

Главное – избавиться от страха перед будущим, которого тебе всё равно не предугадать. Просто сделать ставку. И будь что будет. Я сел, закрыл глаза, подумал о том, что мне дорого. В голове возник образ человека, с которым я не виделся уже несколько лет. Более того, мы никогда тесно и не общались. Один раз, когда я увидел её впервые, она поразила меня своей красотой. Потом мы ещё несколько раз говорили и виделись вскользь, а ещё один раз она кричала на меня, обвиняя в том, к чему я имел очень слабое отношение.

Вроде ничего важного, но именно она и запомнилась мне. Чем чёрт не шутит? Я взял телефон и написал сообщение. Как раз скоро у неё должен был быть день рождения. Никаких чувств не высказывал. Просто предложил встретиться в баре и передать подарок. Я знал, что, даже начиная игру спокойно, всё равно в любой момент готов поставить всё.

Прошло почти пять лет. Та, которой я отправил тогда сообщение, спит в соседней комнате, пока я набираю этот текст за компьютером в кабинете. Окна выходят на восток, и там на горизонте путается в высоковольтных грязных проводах красный диск восходящего солнца. Всё вокруг уже не похоже на «баньку», да и пауки давно разбежались.

Мы объездили уйму стран, впечатлений хватит на целую жизнь, но будут и ещё. Это не сложно. Достаточно просто обнять её и закрыть глаза.

Глава вторая. Дорога к телу

Пристрастие к литературе возникло у меня, когда я был ещё подростком. Долгое время я ничего не читал. Даже комиксы. А потом в один момент всё изменилось. Литература захватила меня и уже не отпускала.

Я не ходил в библиотеки, дома тоже читать было не очень комфортно. Семья большая, а квартира маленькая. Хотелось уединения, а как тут его получишь, когда твоя комната – настоящий проходной двор.

Но это были девяностые. В районе моей школы недалеко от Измайловского парка было полно заброшек, по которым мы лазили с приятелями, собирая листы жести, потом продавали их, а на свою долю от вырученных денег я покупал книги Стивена Кинга, альбомы RHCP, ну и петарды. Куда без них?

Книги, музыка и взрывы! Что может быть лучше? Литература моей юности запомнилась мне запахом пороха, затхлости заброшек и засохшей мочи. Приключения героев произведений Кинга навсегда связались у меня с собственными ощущениями опасности и тревоги, когда мы, ребята лет двенадцати, исследовали после школы затопленные подвалы, обыскивали заброшенные чердаки, и серость окружающей реальности, пропущенная через призму детского взгляда, открывала мир, полный приключений.

Наверное поэтому, когда даже сейчас я перечитываю некоторые вещи Кинга, захватившие меня в юности, я не обращаю внимания на свой читательский опыт. Вижу, но не замечаю слабые места его произведений. Ведь каждый раз перед моими глазами открывается совсем другая картина, возникают те удивительно яркие образы, открывшие передо мной двери в мир художественного слова.

Вот и сейчас я вспоминаю тот необычайно тёплый, даже по-летнему жаркий октябрьский вечер девяносто девятого года, когда я, воображая себя магом-алхимиком, готовил свою первую бомбу из удобрений, купленных на сельскохозяйственном рынке.

А ещё вспоминаю взгляд девушки, в которую в тот момент был влюблён. Он всегда был у неё такой разный. Иногда необычайно глубокий, проникающий насквозь, в самую душу. В эти моменты она слегка прищуривалась, и в уголках глаз появлялись тонкие морщинки. Так она смотрела на меня, когда я рассказывал о какой-нибудь новой, недавно прочитанной книге.

Но был и другой взгляд. Абсолютно плоский. Он возникал в те моменты, когда, сидя за письменным столом, в тусклом свете лампы я мастерил очередную ненужную или даже взрывоопасную хрень. В полумраке комнаты светились её зеленые глаза с оранжевыми прожилками, расходившимися лучами в разные стороны от зрачков. Она наблюдала, задумчиво следя за каждым моим движением.