Читать книгу "Стальной лев. За Родину! За Троцкого! - Иван Евграшин"

Когда мы с Николаем Егоровичем и сопровождающими подошли к саням, нам навстречу вышли все инженеры, механики и экипажи. Николай Егорович представил мне подошедших инженеров, очень похвалил сормовского инженера Михеева и особенно выделил моего механика Можаева, без помощи которого, по словам Жуковского, они бы не успели в срок. После этого мы начали приемку аэросаней.

Все сделанные машины показали себя прекрасно и были полностью готовы к боевому применению. Николай Егорович с гордостью и большим удовольствием рассказал мне о том, как они тут работали, с каким энтузиазмом и энергией инженеры ЦАГИ взялись за выполнение поставленной задачи.

Я смотрел на этого Великого человека – выдающегося русского ученого и патриота, «отца русской авиации», верного сына России и видел его неподдельное волнение, сильнейшие его переживания и гордость за свое дело.

– Спасибо вам, Николай Егорович, – сказал я.

– Бог с вами, Лев Давидович, мне-то за что? Благодарите инженеров. Это их работа.

– Обязательно поблагодарю, Николай Егорович. Вам я хочу сказать отдельное, огромное спасибо за то, что вы есть. Уж простите за такую формулировку. За все нужное и невероятно важное, что вы сделали и продолжаете делать для России. Примите от меня, Николай Егорович, низкий поклон. Спасибо вам.

Я прижал руку к сердцу и поклонился Жуковскому. Я знал, что через три года он умрет, и пообещал про себя сделать все возможное для того, чтобы это произошло как можно позже.

Николай Егорович был явно растроган. Его очень сильно взволновали слова, сказанные мной. Жуковский даже несколько смутился:

– Что вы, право, Лев Давидович? Я не заслужил таких слов.

Потом я поблагодарил всех инженеров, механиков, экипажи аэросаней и отдал необходимые распоряжения о транспортировке готовых саней в Бугульму.

Мы еще некоторое время пообщались с Николаем Егоровичем. Выяснилось, что нам необходимо обсудить множество важных вопросов, касающихся авиации. Напоследок он клятвенно пообещал мне, что оставшиеся семь аэросаней максимум через неделю будут отправлены в Бугульму. После этого, договорившись о будущей встрече, мы расстались с Жуковским. Мне необходимо было ехать в Нижегородский Совет.

Я приехал в здание Нижегородского Совета уже после обеда. Решил несколько вопросов. Выступил на заседании. После того как заседание закончилось, ко мне подошел Сергей Александрович Акимов, который был комиссаром по банковским делам в Нижнем Новгороде. Он представил мне вновь назначенного начальника губфинотдела Ефима Марковича Канторовича. Мы некоторое время обсуждали вопросы упразднения казначейства и обязательного введения строгой бухгалтерской отчетности. Потом Акимов кого-то увидел и отошел от нас. Мы же с Канторовичем начали обсуждать вопросы введения налогов целевого характера. Меня очень заинтересовал этот вопрос. Я как-то не удосужился в свое время уделить вопросам бухгалтерии времен Гражданской войны должного внимания. Сейчас начальник Нижегородского губфинотдела фактически прочел мне лекцию по этим вопросам. Потом мы обсудили введение пятипроцентного сбора с торговли предметами личного потребления и домашнего обихода; единовременного сбора на обеспечение семей красноармейцев; сбора в «фонд детского питания». После этого Ефим Маркович заговорил о чрезвычайном революционном налоге. Здесь были сплошные проблемы.

12 ноября распоряжением Отдела финансов Нижгубисполкома были образованы уездные и городские комиссии по чрезвычайному революционному налогу. Служившие многие годы по строгим канонам профессии, податные инспекторы требовали полного согласования раскладки налога со статьями закона. В результате большинство раскладок возвращалось в места для доработки. Измученные войной и контрибуциями, многие комиссии с самого начала решили, что налог непосилен, и пошли по пути бумажных отписок. Часто сумма раскладывалась на лиц, некогда проживавших в селениях, но выехавших в неизвестном направлении. Согласно декрету, средние слои населения могли облагаться лишь по небольшим ставкам, беднота вовсе освобождалась от налога. В представлении комиссий средний слой часто сливался с беднотой. На середняков распространялась свобода от налогообложения. В результате средний слой населения зачастую оказывался свободным от разверстки, и в селениях с двумя сотнями домохозяев три-четыре лица облагались явно непосильными и безнадежными к взысканию налогами. Губфинотдел уже захлестнул поток жалоб.

– Товарищ Троцкий, так вскоре может разразиться гроза, – говорил мне Канторович. – Меньшая часть населения облагается совершенно непосильными налогами. Эти люди уже чувствуют себя обиженными новой властью.

– Ефим Маркович, я прекрасно понимаю все, что вы мне хотите сказать. Но начавшаяся иностранная военная интервенция, Гражданская война и потеря золотого запаса вынуждают правительство погружаться в пучину экспроприации. Решение о чрезвычайном революционном налоге, которое недавно принято на государственном уровне, – необходимость.

– Лев Давидович, я понимаю ситуацию. Но и вы должны понимать, что основная причина слабого поступления налогов – явное переобложение самой губернии и в силу этого – переобложение уездов, волостей, селений и отдельных лиц. При установлении единовременного налога местные Советы должны определить сумму, недостающую им для сбалансирования сметы и подлежащую покрытию чрезвычайным налогом. Они ее определяют и начинают собирать с мизерной прослойки населения. При этом происходит множество злоупотреблений. Кроме того, попросту опасно стало работать.

– Что вы имеете в виду, товарищ Канторович?

– В последнее время, товарищ Троцкий, кассиры постоянно рискуют, и не только деньгами, но и своей головой. Два дня назад на выходе из здания Нижегородской конторы Народного банка РСФСР, в котором размещалось и губернское казначейство, двое налетчиков ударили по голове кассира Нижегородского военно-морского порта Сергея Крамма. Они выхватили у него портфель с только что полученными в казначействе 28 тысячами рублей и скрылись.

– А откуда налетчики узнали, что вышел именно кассир и у него с собой есть деньги? Как вы думаете, товарищ Канторович?

Ефим Маркович ненадолго задумался, потом вздохнул:

– Лев Давидович, концов тут не сыскать. Губернское и уездное казначейства пока что не упразднены. Эти учреждения продолжают функционировать в прежнем режиме и со старой структурой. Да и люди их возглавляют в основном те же, что и до революции.

Ефим Маркович явно болел за свое дело и очень хотел наладить правильный порядок поступления налогов. Я прекрасно понимал чиновника. Он привык к упорядоченности в финансах. Происходившие изменения приводили его в полное отчаяние. Я уже начал успокаивать нового начальника губфинотдела и что-то говорить ему, как вдруг увидел ее.

Она стояла у окна рядом с каким-то мужчиной средних лет, смотрела на меня и улыбалась.

Девушка была чудо как хороша. Ее стройную фигуру подчеркивало удивительно красивое светло-серое платье. На голове была шляпка, которая невероятно подходила к ее чуть вытянутому лицу. Немного крупноватый нос совершенно ее не портил, а придавал лицу некий дополнительный шарм. Прямые каштановые волосы были уложены в прическу. Но над всем этим чудесным образом господствовали глаза. Девушка смотрела на меня с таким интересом и даже с некоторым восхищением, что я сначала в нерешительности замер, подумав, что она улыбается кому-то другому, а не мне. Впрочем, когда я обернулся назад, то не увидел за своей спиной вообще никого. Приходилось признать, что девушка смотрит именно на меня, а ее удивительная улыбка предназначена именно мне. Она была молода, чувственна, очень красива, пластична, и я совершенно не мог сосредоточиться на том, что продолжает говорить мне Ефим Маркович.