Читать книгу "Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой - Ольга Черненькова"

Из воспоминаний О. Мочаловой можно узнать о состоянии поэта в эти дни. Путешествие по разоренной, разрушенной стране («Вся Украина сожжена»), видимо, заставило его задуматься о ходе жизни. Всплыло множество вопросов. В беседах с Ольгой Гумилев что-то проговаривал.

– Что делать дальше? Стать ученым, литературоведом, археологом, переводчиком? Нельзя – только писать стихи.

Это вопросы зрелой личности, стоявшей на распутье. Он чувствовал, что завершился некий жизненный этап, дальше следовало делать какой-то выбор.

Вспоминал он и об Ахматовой. Говорил:

– В дни революции Ахматова одна ходила ночью по улицам, не зная страха.

Признавался, что никогда не носит обручального кольца, чтобы не подчеркивать свои оковы. Он считал, что наряду с мэтрами поэзии Бальмонтом, Брюсовым и Ивановым ему и Ахматовой можно было бы дать то благо, что имеет каждый комиссар. Вспоминая их совместную жизнь, он рассказывал Ольге:

– Ахматова вызывала всегда множество симпатий. Кто, кто не писал ей писем, не выражал восторгов. Но, так как она всегда была грустна, имела страдальческий вид, думали, что я тиранический муж, и меня за это ненавидели. А муж я был самый добродушный и сам отвозил ее на извозчике на свидание.

7 июля Гумилев вернулся в Петроград. В эти дни Анна Андреевна зашла в редакцию, и В. Сутугина передала ей письмо от матери. Инна Эразмовна сообщила дочери о смерти Андрея Андреевича, но без подробностей, ссылалась на то, что Гумилев по приезде в Петербург обещал все сам рассказать.

– А он приехал или нет? – спросила Ахматова у секретаря.

Сутугина ответила:

– Приехал, но я его еще не видела.

Издатель «Петрополиса» Блох случился рядом, и Анна спросила его о Гумилеве.

– Прислать вам его? – ответил Блох.

– Да, передайте ему, что я очень хочу его видеть.

Анна, хоть мысленно давно похоронила своих родных, тяжело восприняла весть о гибели брата. Письмо матери, упоминавшей о Николае Степановиче, видимо, вернуло ее в прошлое, когда они были одной семьей. Теперь Анне казалось, что Гумилев окружен не теми людьми, мелкими, пошлыми: Г. Иванов, Г. Адамович («Жоржики», как она их называла), Н. Оцуп. Была еще ревность к тем, кто окружал ее бывшего мужа.

Гумилев пришел к ней на Сергиевскую очень скоро. Но пришел не один, а с несносным Жоржиком Ивановым. Это задело и обидело Ахматову. Возможно, ей хотелось поговорить о близких, что-то вспомнить, а то и вновь сблизиться с Николаем Степановичем. А он просто не знал, что Анна одна, не знал, что безумный ревнивец Шилейко находится в царскосельском санатории. Поэтому привел «свидетеля».

Анна Андреевна сидела у окна и вдруг услышала, как кто-то кричит:

– Аня!

К ней в комнату было непросто попасть: обычно ее звали со двора, чтобы она открыла дверь, пройдя внутренним ходом на третий этаж, и пропустила посетителей через квартиру третьего этажа. Ахматова удивилась. Шилейко в Царском, кто еще мог звать ее «Аня»? И действительно.

Выглянув в окно, увидела Гумилева с Георгием Ивановым. Впустила их, в очередной раз побегав по этажам. Присутствие Жоржика сковывало Анну Андреевну, она сразу же настроилась на обидчивый лад. Гумилев рассказал о встрече в Крыму с ее матерью и сестрой, подробности о смерти Андрея. Он звал Анну на вечер в Клуб поэтов, организованный им, но та категорически отказалась. Тут пришел черед обижаться Гумилеву. Ведь Клуб в доме Мурузи – его детище. Анна сказала, что она вообще не хочет выступать, после известия о смерти брата у нее совсем не то настроение. В вечере «Петрополиса» будет участвовать только потому, что обещала уже, а зачем ей идти в дом Мурузи, где люди веселиться будут и где ее никто не ждет.

Николай Степанович сделался сух и холоден. Стал упрекать Анну, что она не хочет выступать. Он и раньше ругал ее за лень и нежелание активно жить.

Анна заговорила об издателе Гржебине, с которым судилась тогда. Выслушав ее, Гумилев сказал:

– Он прав.

Видимо, так это и было. Георгий Иванов, который очень льстил Анне Андреевне в эту встречу, вступился за нее:

– Он не прав уже потому, что он Гржебин.

Они стали прощаться, оба недовольные друг другом и итогом встречи. Если б они знали, что это фактически последняя их личная встреча! Анна повела гостей не через третий этаж, а к бывшей потайной, винтовой лестнице, по которой можно было прямо из квартиры выйти на улицу. Лестница была совсем темная, и, когда Николай Степанович стал спускаться, Ахматова произнесла свою страшную пророческую фразу:

– По такой лестнице только на казнь ходить…

Как воспринял ее Гумилев, который знал об опасности и чувствовал за собой слежку?..

Вечер в «Петрополисе» состоялся 11 июля. Они не встретились. Эта «невстреча» была оценена Ахматовой только потом, много лет спустя. А тогда они оба выступали, но Гумилев прочел поэму «Звездный ужас» и исчез. Когда Анна Андреевна явилась, к ней подошли ученицы Гумилева, студийки. Девочки сказали, что Гумилев обещал их познакомить с ней, но вот его нет, и поэтому они решили сами подойти и познакомиться.

Позже, когда в журнале «Дом искусств» вышла довольно сдержанная рецензия Г. Иванова на ахматовский «Подорожник», Анна Андреевна увидела и здесь руку Гумилева. Из всех ее стихов Иванов привел только детские стихи «Мурка, не ходи, там сыч». Замятин почтительно объяснил Ахматовой, что редакция здесь ни при чем, автор сам за себя отвечает. Однако она заявила, совершенно рассердившись:

– Я знаю, это все Колины проделки. Коля уговорил его не только кисло написать обо мне, но еще и привести детский стишок, как будто в «Подорожнике» ничего лучшего нет. Это все Коля, не спорьте! Он виноват. Он все еще мстит мне!

До Гумилева дошли эти слова и огорчили его.

Последние дни Гумилева

В эти дни Николай Степанович заявил в своих студиях, что занятия ему надоели, что он не верит в их успешность, поэтому решил их прекратить. Совсем на него не похоже. Студийцам из «Звучащей раковины» он подписал свой новый сборник «Шатер», изданный в Севастополе и доставленный в Петроград моряком и поэтом С. Колбасьевым. Гумилев устроил брата на службу в Союз поэтов в качестве юрист-консульта и заведующего финансовой частью. Это назначение, скорее всего, было фиктивным, оно было необходимо для выезда больного Д. С. Гумилева за границу. Поэт, видимо, чувствовал свою обреченность и старался завершить некоторые дела.

О его настроении за несколько дней до ареста пишет в своих воспоминаниях жена Дмитрия А. А. Гумилева-Фрейганг. Николай Степанович привез из Бежецка письма от матери. Дмитрий попросил жену зайти и взять их у брата. Они встретились на лестнице, Гумилев предложил прогуляться. День был солнечный, чудесный. Дошли до Таврического сада.