Читать книгу "Бог пятничного вечера - Чарльз Мартин"

Толпа вскочила на ноги и стала скандировать: «Ра-ке-та! Ра-ке-та!»

Мы спокойно сидели вдвоем на вершине Ведра. Забавный получился момент. Комментатор вернулся, и мы увидели, как Рей выбежал на поле, неся что-то размером с банное полотенце, и заговорил в микрофон:

– Ракета, я знаю, что ты меня слышишь. Я долго ждал, чтобы сказать это. – Он повернулся к нам, и издалека я увидел его широкую, от уха до уха, улыбку. – Мы бы хотели отправить на пенсию твою майку.

Зрителям это тоже понравилось.

Одри сидела у меня между ног. Обнимая ее, я прошептал:

– Пожалуй, это хорошая мысль. Эта штука еще тогда не очень хорошо пахла. Не могу представить, как она воняет сейчас, спустя десять лет.

Игра продолжилась, и речи комментатора эхом отдавались у меня в ушах. Я слышал слова, которыми он описывал меня, но они казались какими-то пустыми, как будто относились к кому-то другому, как одежда не по размеру. Да, тот Мэтью Райзин вошел в тюрьму, но я не уверен, что тот самый Мэтью Райзин вышел из нее. После освобождения я узнал, что весь народ бурно обсуждал, что я мог бы сделать, если бы играл. Они строили догадки и теории, рассуждали о моей игре, мечтали о моей игре и сожалели, что я не играл. Они даже включили мою персону в видеоигры. В барах и гостиных, на парковых скамейках и в офисах – все и всюду говорили об этом.

Выйдя свободным человеком, я попал в гущу спора, который велся уже давно. Спора обо мне, который не включал меня и в котором я не играл никакой роли, не имел своего слова. Поток вопросов не иссякал, и это застигло меня и нас врасплох. В тюрьме я ощущал себя забытым и, дабы выжить в аду, каждый день играл в мяч с Гейджем. Я забыл о мечтах, я выгонял из себя злость. Любящая футбол публика этого не делала. Некоторые особенно упертые до сих пор собирались в пивных и носили мои свитера. Продавали их через Интернет, как будто это имело какое-то значение. Мы быстро узнали, что они просто не могут понять, как я так легко сдался. Они видели меня на тюремных видеозаписях, на тренировках с Ди и не сомневались, что моя цель – продолжить оттуда, где я остановился. Все это крайне озадачивало меня, поэтому мы держались в стороне от всякой толпы.

Когда трибуны опустели и Ди закончил давать интервью и отвечать на вопросы о нашем местонахождении, Вуд, Ди и Рей встретили нас на пятидесятиярдовой линии – трогательное и тихое возвращение домой. Вуду незачем было спрашивать нас, как мы поживаем. Все было написано у нас на лицах. Ди принял душ и переоделся в бомбер. Тот самый, в котором его сфотографировали на обложку еженедельника «Спортс иллюстрейтед». Он вручил Одри мяч.

– Это тебе.

Она повертела мяч в руке, потом поцеловала его.

– Я всегда была падкая на квотербеков.

Вуд нарушил долгое молчание и поднял свой телефон.

– Я знаю, вам двоим нужно время, и оно у вас есть сколько хотите. Я просто довожу до вашего сведения, что мой телефон разрывается. – Телефон вибрировал, даже когда Вуд говорил. Он повернул его дисплеем к нам. – Видите, что я имею в виду?

Я много и упорно думал об этом. Если последние дни мне что и показали, так это то, что Одри еще слишком слаба. Все ее эмоции были у жены на лице, и нам требовалось время. Мне хотелось снять домик где-нибудь на Аляске, милях в пятидесяти от всех, и пожить, вспоминая нас.

– Знаю, вам всем хотелось бы, чтобы я… – я улыбнулся, – попробовал по-настоящему. Присоединился к команде. Но мы… нам нужен год, два, три или десять, просто чтобы вспомнить друг друга, побыть женатыми, смеяться, забыть все это. – Я обнял Одри. – Несколько лет назад я отказался от этой мечты. Я понятия не имею, что буду делать, но… Одри для меня центр вселенной – весь мой мир. – Я повернулся к Вуду. – Ты можешь просто сказать им это вместо меня?

Он кивнул.

Мы стояли нашей маленькой группкой. Одри обежала взглядом трибуны, поле, все вокруг, потом взглянула на меня, лизнула большой палец и стерла что-то с моей щеки. Вуд засмеялся.

– Почти ничего не изменилось.

Она пожала плечами.

– Ну не могу же я оставить крошки у него на лице.

Ди улыбнулся и покачал головой.

Одри расправила плечи. Морщинка залегла между глаз.

– Мэтью, ты меня любишь?

Остальные придвинулись ближе, чтобы услышать мой ответ. Я не очень понимал, к чему это идет, и не был уверен, что хочу вести этот разговор перед всей компанией.

Я видел, как всего за неделю из хрупкой женщины, глотающей снотворное у себя в коттедже, она превратилась в ту, что стояла сейчас передо мной. Я бы согласился на любую, но куда больше предпочитал эту. Жена шагнула ко мне, не сводя внимательного взгляда, и ткнула в грудь.

– Мэтти… ты любишь меня?

Первый раз не обеспокоил меня так сильно, но второй прозвенел тревожным звоночком. Я не мог сообразить, к чему она клонит. И тихонько пробормотал:

– Милая…

Одри склонила голову набок. Голос ее звучал мягко, а слова шли из самого сердца и надламывались, слетая с губ.

– Ты любишь меня?

– Одри, я…

Того, что произошло дальше, я не предвидел. Вуд и Ди, как я теперь понимаю, ожидали, потому что снимали это на свои телефоны. Одри вложила мне в руку мяч, поцеловала и отступила назад.

– Покажи мне.

Ди выложил видео на Ю-тьюб, Вуд начал отвечать на телефон, и жизнь вновь завертелась в стремительном, безумном ритме.

Глава 35

Неделей позже

Женщина поправила мне воротник – новенькая.

– «Молдоун» на Пятой?

Сидевшая рядом со мной Одри усмехнулась. Леди имела в виду мой костюм в мелкую полоску.

– Да, – сказал я. – Спросил у Молдоуна, нет ли у него оранжевого, тюремного, но они только что кончились.

Она фыркнула. После всего случившегося люди не знали, как им вести себя в моем присутствии и как на меня реагировать. Большинство считали меня – и у них были на то веские основания – извращенцем, которого следовало бы навсегда упрятать за решетку. Такое отношение быстро не изменишь. Вот почему я старался создавать непринужденную атмосферу, и тема, условно говоря, «там и здесь» стала забавным способом разбить лед.

Женщина рассмеялась, вскинула бровь и посмотрела на Одри.

– Не уверена насчет оранжевого, но от этого цвета у вас глаза пляшут.

Она уже дала мне распоряжения насчет публики, когда та появится; насчет дополнительных секьюрити, приглашенных следить, чтобы все прошло гладко; насчет Джима, который войдет в «ту дверь» через двадцать три минуты.

Зал уже начал заполняться, люди щелкали фотокамерами.

– Вы не против, если я пообщаюсь?

– Пожалуйста.

Я встал, отцепил шнур и подошел к барьеру, за которым молча сидели люди, сложил руки и улыбнулся.