Читать книгу "Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин"

Я раздумываю, что если жизнь на Земле – это единственная сознательная сущность, то Земля должна быть нервным центром мира. Ложность этой мысли ещё не доказана, несмотря на всех разумных инопланетян, которые, предположительно, толпятся в космосе, в книгах о космических путешествиях и фильмах на эти темы.

– О чём ты думаешь в эту минуту, папа?

– Ты на самом деле хочешь знать, какие случайные мысли лезут мне в голову?

– Да, каждую из них! Сегодня я в таком хорошем настроении. Нам удалось избежать падения самолёта, и я приехал к тебе в гости.

В сравнении со смертью в авиакатастрофе, услышать твои мысли будет облегчением!

Мы оба смеёмся.

– Мы мысли вызваны ураганом и опасностью, в которую ты попал из-за него. Я все ещё немного зол из-за своих мыслей!

– Давай, папа! Успокаивайся. Пожалуйста, расскажи мне.

– Я был зол. В священных книгах – если смотреть на них как на тексты – содержатся противоречия (и неправда), они в них скрыты. Если детально разобрать эти тексты, то все противоречия становятся явными. Если разобрать на части отдельных людей, общества, человечество и само бытиё, то также можно показать противоречия внутри них, как если бы это были тексты…

– …А убивая всё, иногда слишком рано и слишком жестоко, Бог противоречит своим собственным указам о сострадании. Да, папа? Я это говорю до того, как это сказал ты!

– Правильно, Бобби! Да, очевидно, даже Бог не смог представить свои послания недвусмысленно, независимо от того, скольких пророков, говорящих на невероятном числе языков, Он отправил на Землю. Так что если я говорю, что языки, священные книги и даже математика нечёткие и размытые, не говори «нет»! Почти все туманно и неопределённо, за исключением солнца и нескольких тривиальных вещей типа таблицы умножения. Я оспариваю или существование Бога, или приписываемые Ему качества, типа безграничного сострадания и всемогущества. Бог не мог создать время. Что происходило до того, как Он сказал, что пусть будет время?

– Понятно, – говорит Бобби так, словно с неохотой подбадривает меня, чтобы продолжал говорить дальше. Так что я продолжаю.

– Мой дорогой сын, с этими мыслями, которые крутятся у меня в голове, мне хочется побрить голову самой тупой бритвой, которую удастся найти в самой старой парикмахерской, которую только можно представить.

– Тебе следует это сделать, папа.

Мы смеёмся.

– Я рисую у себя в воображении тех, кто верит, что Иисус воскрес после смерти, Моисей раздвинул море, а Мухаммед поднялся на небеса на верблюде. Они оказались в затруднительном положении на островах веры, как будто жертвы кораблекрушения, и отказываются садиться в лодки, чтобы плыть к берегу истины под парусами, развиваемыми ветрами знаний. Но эти события нарушают законы физики и биологии, которые относятся ко всему сущему, поэтому эти события должны были происходить в другой Вселенной, где действуют другие законы, или это выдумки. У верующих галлюцинации. Они считают, что спаситель придёт к ним из другого мира и спасёт их с воображаемых островов.

Недавно бушевавший ураган стих. К радости счастливых подсолнухов, выходит солнце. Бобби снижает скорость, чтобы съехать со скоростного шоссе, и поворачивает на юг по направлению к нашему дому. Он нарушает молчание.

– Папу на Землю! Папу на Землю!

Я улыбаюсь. После окончания колледжа он ни разу не произносил этих слов, которые означают, что мне пора спуститься с небес на землю, то есть прекратить мечтать. Я много мечтаю. Только жизненные необходимости вытаскивают меня из мира грёз. Мой воображаемый мир, построенный мной, лучше реального мира, построенного всем остальным! Если я, потомок обезьян, вижу, сколько улучшений требуется этому миру, почему Всевышний и история не могли этого увидеть? В моём воображаемом мире нет лицемеров, уверенных в своей правоте, никто ни во что не верит без доказательств и никто никому не приносит боль.

Теперь Бобби приходится совсем снизить скорость. Мы оказались за похоронной процессией. Очень длинной. Большинство машин – большие и чёрные. В них я вижу много священников и монахинь.

– Наверное, это любимый монсеньёр[46], который присоединился к своим любимым, – говорю я. – Я читал в газете, что он внезапно скончался как раз перед тем, как его собирались арестовать за надругательство над детьми.

– Это очень плохо, по очень многим причинам, – говорит Бобби.

Я знаю, что он имеет в виду. Всегда плохо, когда кто-то умирает или совершает преступление. Но, учитывая моё настроение, я не могу быть таким милосердным и снисходительным.

– Он сейчас лежит в этом ящике совсем один, и нет рядом никакого мальчика-прислужника, чтобы его утешить, – говорю я.

– Папа, не надо так.

– Его вера была достаточно хороша, чтобы поддерживать его и прикрывать его на протяжении всей его жизни. Он родился католиком и оставался католиком, несмотря на то, что всё знал о нехристианском поведении Церкви по отношению к тем, кто ищет правду и истину, и по отношению к человечеству – инквизиция, крестовые походы и просто молчание, когда католики творили геноцид в Новом Свете или участвовали в жестокой колонизации Старого Света. Кражи и убийства во вселенских масштабах были невинным желанием Христа или путём Христа? И эта Церковь не осудила, не прокляла оружие массового уничтожения, когда оно было изобретено или использовалось, подрывая заповедь Божью не убивать. Также можно говорить про взрыв рождаемости и увеличение населения, которые Церковь по сути поддерживает и продвигает, уничтожает мироздание. Церковь – это ещё одно предприятие или группа самообслуживания, только с духовными атрибутами. Но тем не менее всё ещё встречаются великие католики, которые следуют путём Иисуса, как мать Тереза, которая ухаживала за прокажёнными в Калькутте.

Бобби выезжает вслед за похоронной процессией на скоростную автостраду. По обеим сторонам стоят высокие цементные заборы, скрывающие от нас дома. Вместе с другими машинами мы ползём, как кровяные тельца по закупоренной вене.

– Нельзя за все это винить одного старого католического священника, – говорит Бобби.

– Конечно, нет. Я стал бы жаловаться, даже если бы в катафалке лежал аятолла.

– Я знаю, что стал бы, папа.

– Не имеет значения вера монсеньёра. Его разлагающееся тело сейчас – это группа объединяющих все религии атомов, которые прощаются друг с другом, словно вечеринка закончилась. Он избежал Судного дня на Земле. Смешно, если не трагично то, что верующие каждый день пользуются плодами науки, а затем отказываются от них по воскресеньям.

Похоронная процессия заворачивает на следующем съезде с трассы. К несчастью, и нам тоже нужен именно этот съезд. Мы ползём вниз по пандусу.

– Но, вероятно, Бог хотел, чтобы этот священник вернулся к Нему побыстрее, – говорю я. – Он умер от инсульта, когда молился. Сразу же умер.