Читать книгу "Колибри - Сандро Веронези"

бы занимал эту комнату после смерти Пробо. Разве такое возможно? Подружки, которых еще пару лет назад приглашала Мирайдзин, ночевали всегда в ее комнате. Может, Луиза? Последний раз она приезжала, когда ее дом, стоящий рядом, был уже продан, и она действительно ночевала у него. Спала ли она в этой комнате? Марко Каррера не помнит. Это случилось давно. Здесь все случилось давным-давно.

Но он мог бы открыть балконную дверь и спросить: «Луиза, когда ты здесь была последний раз, ты спала в этой комнате?» Потому что Луиза находится в саду, Марко видит ее сквозь прозрачную штору, она разговаривает с Джакомо, потому что Джакомо тоже находится там. Это он сейчас говорит, а Луиза слушает. Интересно, что он ей говорит? Вот промелькнула Мирайдзин, коснулась рукава своего дяди, которого до вчерашнего дня ни разу не видела, и вышла из поля зрения Марко. Отправилась на пляж за бабушкой и Каррадори?

Идея Мирайдзин пригласить их всех была грандиозной. «Как в том старом фильме, который мы с тобой смотрели на кинофоруме, – сказала она. – Как он назывался?» Марко Каррера не помнил. Он не помнил и фильма, сказать по правде. Метастазы проникли в мозг, память приходит и уходит, когда захочет.

Мысль пригласить их была грандиозной и сбивала с толку. Марко даже не мог о таком помыслить. Жизнь прошла как прошла, ему бы ни за что в голову не пришло улучшить ее под конец. С Луизой он уже сколько лет не общался? Много: так много, что он даже не помнит. А с Джакомо? Еще дольше. С Луизой он завязал, это он хорошо помнит, в последние годы она ему писала, но он не отвечал. С Джакомо все получилось наоборот: Марко годами ему писал, но ответов не получал, пока не смирился. Он и это прекрасно помнит. Как можно было их пригласить? «Но тебе бы хотелось, дедуля? – спросила у него Мирайдзин. – Тебе бы было приятно?» Он почувствовал себя сбитым с толку. «Не знаю», – ответил он, но не был уверен даже в том, что не знает: ему вспомнилась одна латинская фраза, идеально подходившая к ситуации: Ubi nihil vales, ibi nihil velis, – только он не помнил, кем она была сказана. Однако прекрасно помнил ее значение: где ты ничего не значишь, там ты ничего не можешь хотеть, – именно так он себя почувствовал. Девушка, вероятно, заметила его растерянность, поскольку привела один из своих неотразимых аргументов, которые делали ее тем, кем она была: «На самом деле я спрашиваю не для тебя, – сказала она, – это для меня, для нас, кто остается». Для нас, кто остается: короче, она подумала обо всех, даже о тех, кого не знала. Она знала свою бабушку, знала Грету и очень смутно Каррадори; о существовании двух других она знала, потому что он рассказывал ей, но никогда в жизни их не видела, тем не менее подумала и о них. Это была Мирайдзин Каррера. Рассмотренное под этим углом, приглашение становилось даром Марко Карреры тем, кто оставался, и чувство бессилия отступало. Кроме того, было что-то непристойное в этой мысли, которая его привлекала, что-то бесстыжее; тогда он ответил, что да, конечно, ему бы было приятно, но, по его мнению, вряд ли они приедут. «Об этом не беспокойся, я всем займусь сама», – сказала ему Мирайдзин. Разговор происходил в доме на площади Савонаролы, в гостиной, превращенной в больничную палату, двенадцать дней назад. Что она сделала, неизвестно, но явились все как один, все пятеро, уложившись в столь сжатое время. Эта девушка добивается всего, чего хочет.

Из Америки приехал Джакомо, из Парижа – Луиза, Марина и Грета – из Германии и Каррадори – с Лампедузы. И еще из Барселоны прибыл Оскар, жених Мирайдзин, и потом, есть Родриго, медбрат, который выполнит свою часть работы, и трое парней из охраны, тоже испанцы. Дом в Больгери никогда еще не был таким интернациональным. Медбрат Гуидо, который ухаживал за Марко во Флоренции, приехать не смог – у него мать-инвалид, – и это уже хорошо, иначе пришлось бы придумывать предлог для отказа: он верующий и очень набожный и некоторые вещи не смог бы одобрить. Они трогательно попрощались, ибо Гуидо понял: Марко больше не вернется. Конечно, он не думал, что это произойдет так быстро, но решение Марко не возобновлять лечение и переехать на море в конце мая говорило само за себя. Гуидо сожалел, что не сможет поехать, даже расплакался, но у него больная мать, он не может уезжать из Флоренции.

С другой стороны, все было бы трогательно в этой затее, но только Марко счел для себя вопросом чести не впадать в сентиментальность, в противном случае все закончится всеобщим плачем. Нет, сказал он себе, если в этом есть какой-то смысл, это должен быть своего рода праздник жизни, радостный опыт. Хотя радостным его трудно было назвать, но в концепции Мирайдзин гости были живыми людьми, которые живыми вернутся в те уголки мира, откуда прибыли, и поэтому она позаботилась, чтобы прием был на высшем уровне. Тщательно подготовленные комнаты, свежая рыба, паста по-домашнему, овощи с огорода – хотя Марко и не мог отведать всех этих изысков из-за своего состояния. Он не может есть и уже многие месяцы питается только с помощью гастростомии, то есть через зонд, который ему воткнули прямо в желудок. Тем не менее, хоть сам и не мог насладиться пищей, он помогал внучке приготовить ужин и обед на следующий день, как если бы речь шла о банкете. К тому же он знает вкусы гостей: Джакомо предпочитает морепродукты, Луиза – омары, Марина – моцареллу из молока буйволицы… Конечно, все это воспоминания тридцатилетней давности, но вкусы не меняются, если не подоспели запреты по медицинским показаниям, в этом случае он должен сидеть во главе стола и утешать их своим зондом. Но ничего подобного не понадобилось. Никому не запрещалось поглощать любимую пищу, что можно было рассматривать как удачу.

А вот еще одна опасность из того, что Марко задумал сделать. Первая – это цинизм, как мы уже говорили, – цинизм и сарказм: Марко, человек старого мира, регулярно пользуется и тем и другим, но в новом мире Мирайдзин цинизм и сарказм отсутствуют вовсе. Есть только ирония, и точка. Вторая опасность – излишняя сентиментальность, и мы об этом тоже говорили. Третья – виктимизация, если не просто зависть, типа: ты посмотри на них, я умираю, а они поглощают омаров. Поэтому Марко строго следил за собой во время