Читать книгу "Алмазный город - Франческа Флорес"

А для Рю смерть – это смерть, убийство – это убийство. Наверное, именно поэтому сам он так до сих пор и не всадил ей пулю в лоб.

– Убирайся, – повторил он и только тогда наконец обернулся к покойному брату.

На сей раз она повиновалась без колебаний – убралась вместе с Тео и Рори. По дороге через длинные тоннели – на север, подальше от Шакальих владений; вплоть до самого выхода на залитую солнцем улицу никто из них не произнес ни слова. Дождевые облака рассеялись без следа, яркий день – особенно после долгих часов, проведенных в подземелье, – буквально ослеплял.

Но вечером на Аину начали наползать тени. Иногда она гадала – может, Коль просто издевается? Играет в кошки-мышки? Наблюдает за ней с темных аллей и крыш, как стервятник наслаждается ее предсмертным ужасом перед последним броском? Или еще проще: му́ка ожидания перед неминуемой гибелью – это часть приговора, часть наказания?

На улицах Кучи она не теряла бдительности никогда, а сейчас подавно. Шакалы наверняка уже успели зализать раны, перегруппировались и готовы прихлопнуть ее в любую минуту. Алмазная гвардия тоже не дремлет и при первой возможности бросит ее в Башню. Коль – тот вообще при всем честном народе застрелит, если надо. Труп бросят в общую могилу, и дело с концом.

Два дня после гибели Кауты они с Тео и Рори скрывались в безопасном месте – там же, где Джун. В квартире Тео наверняка ожидала засада Алмазной гвардии. Со старого дома Джун тоже вряд ли сняли наблюдение, и они с мужем собирались еще какое-то время провести, залегши на дно, прежде чем искать себе новое постоянное пристанище. Рори поначалу злилась и пеняла товарищам за то, что они, оказывается, с самого начала планировали не спасать Кауту, а прикончить его, но потом смирилась с этим, как смиряется с подобными вещами любой, кто вырос среди преступности, предательств и отчаянных поступков.

Убежище находилось в тоннеле, вырытом очень глубоко вдоль западной границы города – даже ниже уровня канализации. Здесь, в маленькой искусственной пещере, их со всех сторон окружали барельефы и статуи Матерей.

Когда Аина впервые проснулась там утром, над ней, склонившись, стояла какая-то миланка с алмазом в руке. На мгновение девушка подумала, что мертва и это мама встречает ее в каком-то потустороннем мире. Но, моргнув раз-другой, осознала, что мир вокруг – пока еще «посюсторонний», и признаки его проявились яснее. Рана на бедре, открывшись, кровоточила, и незнакомая инозенка пришла поухаживать за ней.

Слух заполнила звучная молитва Джун, подхватываемая хором других инозенов. Аина сразу припомнила ту же молитву в исполнении родителей, и осознание того, что жизнь – драгоценнейший дар, переполнило ее естество; в пещере вдруг стало душно. Теперь в ее памяти не осталось ничего, кроме гибели мамы с папой и ее вынужденного бегства из родного дома.

Поскольку Коль, несомненно, шел за ней по пятам, а награду за голову преступницы Дозор не отменял, Тео с Рори подвергались серьезной опасности, просто находясь в обществе Аины. Поэтому на вторую ночь, когда все заснули, она оставила записку – короткую, из которой следовало только, что она уходит, – и тихо выскользнула из «конспиративной пещеры». Следующие пять суток девушка ночевала на старых местах – на заброшенном складе, на пожарной лестнице старого многоквартирного дома, в пустующей лачуге у моста. Где угодно – лишь бы было пусто и спокойно.

Но в конце концов она устала ждать и таиться. Если Коль решился ухлопать ее, все равно ухлопает. Оттягивать неизбежное даже тяжелее, чем принять его открыто.

На углу очередного квартала стоял человек в просторном не по размеру пальто и шепотом предлагал прохожим целый ассортимент дурмана. Аина без колебаний приблизилась к нему. Отсыпала корсов ровно на один бумажный пакет, пропитанный клеем, и одну флягу огненного темно-бурого бренди. Потом направилась к старому родительскому дому.

34

Аина всегда думала, что, если когда-нибудь, на каком-то жизненном этапе, испытает позыв вернуться к знакомым с детства веществам, в душе ее что-то непременно взбунтуется, поднимется буря протеста. Как минимум ей вспомнится, как гордилась она собой, отказавшись от них. Но вот теперь, сидя на крыше отчего дома с флягой огненной воды в левой руке и вонючим клейким пакетом в правой, в компании одной лишь холодной ночи, девушка ощутила – нет ничего легче.

…Единственный раз после завязки она уступила искушению, лишь однажды, четыре года назад.

Коль тогда страшно загонял и измотал ее на занятии. И она, бедняжка, впервые за много-много месяцев купила себе клея и собиралась уже забыться на крыше Хайма. Она понимала, что есть опасность, надышавшись ядовитым парами из чертова пакета, задохнуться насмерть, как та девица на реке, но смысла оставаться в сознании больше не видела.

Коль застукал ее примерно через час, когда солнце уже зашло. Она смотрела на него из-под края бумаги мутными глазами, пульс был учащенным, дыхание – прерывистым. Шеф сорвал с ее головы пакет и закричал: «Вставай!» Но Аина лишь вяло и тупо глазела на него. Тогда Король помог ей перетечь в сидячее положение и оставался рядом все время, пока ученица приходила в себя. И хотя до самого утра ни один из органов ее чувств не работал достаточно четко, она накрепко запомнила, с какой силой рука Коля стискивала ее плечо, как плотно сжимались его челюсти и как свет лун отражался в глазах, которые он не сводил с нее ни на секунду.

В голове ее эхом раздавался его шепот: не смей никогда больше так делать, я спас тебя, вытащил из ямы, а ты все портишь, сама разрушаешь свое будущее. Он сказал: если потребуется, я просижу тут с тобой всю ночь. И действительно, лишь когда Аина наконец полностью очухалась, выпрямился во весь рост и пробормотал: хорошо, мол, хоть коньки не отбросила.

На следующий день она явилась к нему и впервые спросила: придет ли такой день, когда она сможет открыть в городе свою криминальную контору. Он ответил утвердительно, даже не подняв головы от письменного стола.

– Когда именно – скажу в свое время, – просто добавил Коль, и она вышла из его кабинета с чувством наконец обретенной жизненной цели.

…Чтобы не думать о своем роковом провале, Аина просто глазела вдаль. Сейчас, в таком же, как тогда, мутном взоре, Косин представал перед нею более чем когда-либо похожим на рисунок, и ей приходилось лишь удивляться, откуда художник взял силы для изображения этого проклятого места, притуплявшего всякое вдохновение своими мрачными серыми тонами… но в то же время и притягивавшего таких, как она, как Тео, как Рю. Заставлявшего оставаться и жить в нем, даже давясь его ядовитыми испарениями. Аина попыталась представить, как город мог выглядеть раньше – увитый тонкими шелками, умытый кровью, усыпанный алмазами? Взгляд ее скользнул по Куче, где каждая подворотня, каждая пылинка, каждый заколоченный дом и каждый урчащий от голода желудок представал в ее воображении живее, чем смог бы нарисовать любой художник.

Если Аине суждено пасть от руки Коля, то она предпочла бы, чтоб это произошло там же, где пали ее родители. То есть тут. Остается надеяться, что еще пара вдохов клея, и дорогие, золотые воспоминания об этом человеке отшелушатся и опадут, а останутся только дурные, так что умирать будет не обидно. Не больно.