Читать книгу "Смерть Ахиллеса - Борис Акунин"

— Конфиденциальное? Красиво излагаете,мсье Клонов. Мне обычно и делают исключительно конфиденциальные предложения.

Вот это Ахимас вспомнил: то же самое ипримерно в таких же словах он ответил неделю назад «барону фон Штайницу».Поневоле улыбнулся, но тут же вновь заговорил серьезно:

— Это не то, что вы думаете, сударыня.Рязанское коммерческое общество, председателем которого я имею честь состоять,поручило мне сделать какой-нибудь дорогой, необычный подарок одному нашемуземляку, человеку заслуженному и знаменитому. Я могу выбрать подарок на своеусмотрение, но наш земляк должен непременно остаться доволен. У нас в Рязаниочень любят и чтут этого человека. Подарок мы желаем сделать деликатно, безнавязчивости. Даже анонимно. Он и не узнает, что деньги были собраныкупечеством его родной Рязани по подписке. Я долго думал, чем бы одаритьсчастливца, которому судьба дала абсолютно всё. А потом увидел вас и понял, чтосамый лучший дар — такая женщина, как вы.

Удивительно, но она покраснела.

— Как вы смеете! — Глаза так ивспыхнули. — Я не вещь, чтобы меня дарить!

— Не вас, мадемуазель, а всего лишь вашевремя и ваше профессиональное мастерство, — сурово произнес Ахимас. —Или меня ввели в заблуждение и вы не торгуете своим временем и искусством?

Она смотрела на него с ненавистью.

— Да знаете ли вы, купец первой гильдии,что достаточно одного моего слова, и вас выкинут отсюда на улицу?

Он улыбнулся одними губами.

— Меня еще никто никогда на улицу невыкидывал, сударыня. Уверяю вас, это совершенно исключено.

Наклонился вперед и, глядя прямо в искрящиесябешенством глаза, сказал:

— Быть куртизанкой наполовину невозможно,мадемуазель. Лучше уж честные деловые отношения: работа в обмен на деньги. Иливы занимаетесь своим ремеслом ради удовольствия?

Искорки потухли, широкий, чувственный ротпокривился в горькой усмешке.

— Какое там удовольствие… Закажите-ка мнешампанского. Я только шампанское пью, иначе в моем «ремесле» нельзя —сопьешься. А петь сегодня больше не буду. — Ванда подала знак официанту, итот, видимо, зная ее привычки, принес бутылку «клико». — Вы правы,господин философ. Быть продажной наполовину — только себя обманывать.

Она выпила бокал до самого дна, но снованаполнить его не позволила. Всё шло благополучно, и Ахимаса тревожило толькоодно: на него, вандиного избранника, со всех сторон пялились. Но ничего, онпокинет ресторан в одиночестве, его сочтут очередным неудачником и сразу жезабудут.

— Со мной редко так разговаривают. —От шампанского взгляд певички не прояснился, а напротив стал грустным. —Больше лебезят. Сначала. А потом говорят «ты» и манят в содержанки. Знаете,чего я хочу?

— Знаю. Денег. Свободы, которую онидают, — рассеянно обронил Ахимас, додумывая детали последующих действий.

Она потрясенно уставилась на него.

— Откуда вы знаете?

— Сам таков, — коротко ответилон. — Так сколько вам нужно денег, чтоб вы наконец почувствовали себясвободной?

Ванда вздохнула.

— Сто тысяч. Я давно это высчитала, ещекогда дурочкой была и уроками музыки перебивалась. Не буду про это…Неинтересно. Я долго в бедности жила, почти в нищете. До двадцати лет. А потомрешила: все, хватит. Стану богатой и свободной. Три года с тех пор прошло.

— И как, стали?

— Еще столько же и стану.

— Стало быть, тысяч пятьдесят ужеесть? — усмехнулся Ахимас. Певичка ему определен по нравилась.

— Есть, — засмеялась она, но уже безгоречи и вызова, а задорно, как пела свои парижские шансонетки. Это ему тожепонравилось — что не упивается жалостью к себе.

— Могу сократить вашу каторгу по меньшеймере на полгода, — сказал он, поддевая серебряной вилочкой устрицу. —Общество собрало на подарок десять тысяч.

По выражению вандиного лица Ахимас понял, чтоона не в том настроении, чтобы рассуждать хладнокровно, и сейчас пошлет его кчерту вместе с десятью тысячами, а потому поспешил добавить:

— Не отказывайтесь, будете жалеть. К томуже вы не знаете, о ком идет речь. О, мадемуазель Ванда, это великий человек,такой человек, за ночь с которым многие дамы, причем из самого хорошегообщества, сами заплатили бы немалые деньги.

Он замолчал, зная, что теперь она не уйдет.Еще не родилась женщина, у которой гордость была бы сильнее любопытства.

Ванда сердито смотрела исподлобья. Потом невыдержала, фыркнула:

— Ну говорите же, не томите, змейрязанский.

— Сам генерал Соболев, несравненныйАхиллес и рязанский помещик, — с важным видом произнес Ахимас. — Воткого я вам предлагаю, а не какого-нибудь купчину с брюхом до коленок. Потом, всвободной жизни, еще мемуар напишете. Десять тысяч да Ахиллес в придачу — по-моему,неплохо.

По лицу певички было видно — колеблется.

— И еще кое-что вам предложу, — ужесовсем тихо произнес, даже прошептал Ахимас. — Могу раз и навсегдаизбавить вас от общества герра Кнабе. Если, конечно, пожелаете.

Ванда вздрогнула. Спросила испуганно:

— Кто ты, Николай Клонов? Ты ведь некупец?

— Купец-купец. — Он щелкнулпальцами, чтобы подали счет. — Лен, ситец, парусина. По поводу моейосведомленности не удивляйтесь. Общество поручило мне важное дело, а в делах ялюблю доскональность.

— То-то ты вчера так пялился, когда я сКнабе сидела, — неожиданно сказала она.

Наблюдательна, подумал Ахимас, еще не решив,хорошо это или плохо. И то, что стала говорить ему «ты», тоже требовалоосмысления. Что будет удобнее — доверительность или дистанция?

— А как ты можешь меня от негоизбавить? — жадно спросила Ванда. — Ты ведь даже не знаешь, ктоон… — И, словно спохватившись, перебила сама себя. — С чего ты вообщевзял, что я хочу от него избавиться?

— Дело ваше, мадемуазель, — пожалплечами Ахимас, решив, что дистанция в данном случае эффективнее. — Ну такчто, согласны?

— Согласна. — Она вздохнула. —Что-то мне подсказывает: от тебя все равно не отвяжешься.

Ахимас кивнул:

— Вы очень умная женщина. Завтра сюда неприезжайте. Вечером, часов с пяти, будьте у себя. Я заеду к вам в «Англию», мыобо всем окончательно договоримся. И уж постарайтесь быть одна.