Читать книгу "Три сердца - Тадеуш Доленга-Мостович"

— По правде говоря… — начала Кейт, но Иоланта перебила ее:

— Не надо возражать. Красноречивее слов говорит ваш румянец на щеках. Да, вы тщеславны и ревнивы и не терпите, если в вашем присутствии кто-нибудь интересуется другой женщиной. Вы стараетесь это скрыть, возможно, вам удается, но только по отношению к мужчинам, а меня провести трудно. Есть у вас еще одна, более худшая черта: жестокость… холодная, бесстрастная жестокость. Если бы вы оказались на одном из престолов Средневековья, ваши подданные трепетали бы от страха перед вами. С улыбкой вы посылали бы сотни людей на смерть или подвергали моральным пыткам, жонглируя своими доброжелательностью и немилостью.

Кейт пыталась улыбнуться.

— Ну, это уже из области настоящей фантазии художника.

— Нет, нет, — возразила Иоланта, — это вы.

— И в чем же вы подметили мою мнимую жестокость?

— О, в тысячах мелочей.

— Назовите хотя бы одну. Вы видели, чтобы я кого-нибудь била или отрывала крылышки мухам?

— Я видела худшее, завуалированное видимостью доброты или великодушия, например ваше отношение к мужу.

— К Гого? — болезненно и с иронией усмехнулась Кейт.

Иоланта покачала головой.

— Вы не думайте, что я собираюсь защищать его. Мне ведь известно, что он никчемный и не всегда корректен по отношению к вам, но вы же не сомневаетесь, что он любит вас?

— Не сомневаюсь, — ответила Кейт.

— А ведь вы издеваетесь над ним посерьезнее, чем он над вами. Я прекрасно это вижу.

Кейт подвинулась и попыталась встать, но Иоланта задержала ее.

— Не обижайтесь на меня, вы знаете, почему я говорю это.

— Не знаю, — холодно ответила Кейт. — И не обижаете вы меня. Но то, о чем вы говорите, представляется для меня чем-то обидным и несправедливым.

— Кейт, дорогая моя Кейт, — снова заговорила Иоланта, — я не отрицаю, что вы, может быть, сами не осознаете, что в вашем характере присутствует жестокость. Не обязательно нужно сдирать кожу живьем или загонять занозы под ногти. Иногда достаточно молчать, и это тоже может быть жестоким. А теперь о Гого. Я последняя из тех, кто мог бы стать на его сторону или кто имел бы малейшее в этом направлении желание. Лично я никогда не обратила бы на него внимания и не могу понять, почему вы выбрали его себе в мужья. Кейт, признайтесь, вы сможете все простить ему? Я убеждена, что нет, я убеждена, что по отношению к нему вы не сумеете найти и толики снисходительности.

— Если бы это и было так, как вы говорите, — ответила Кейт, — будь то по отношению к моему мужу или к кому-то другому, жестокостью можно было бы назвать только отсутствие понимания, а я никогда…

— О да! — прервала пани Иоланта. — Вы никогда не показываете своего неодобрения, но тот кто-то чувствует его и именно в этом видит мучительное оскорбление, жестокую пытку. Кейт, золотце мое, ведь вы знаете, что я не хочу обидеть вас, но, задумавшись, вы согласитесь, что я права.

Она еще долго говорила, но убедить Кейт так и не смогла. Несмотря на горячую сердечность, оказываемую пани Иолантой, после этого визита Кейт почувствовала некоторую неприязнь к ней и весь следующий день не могла избавиться от горьких навязчивых мыслей обо всем пережитом у пани Иоланты. Гого, который никогда не мог понять ее душевного состояния, надоедал ей вопросами, не больна ли она, не злится ли на него, не дошли ли до нее какие-нибудь сплетни о нем. И когда он отправился в ресторан «Под лютней», она с облегчением вздохнула.

На следующее утро пришло письмо из имения. Тынецкий сообщал, что врачи порекомендовали направить пани Матильду в один из австрийских санаториев. Письмо заканчивалось словами: «Состояние больной серьезное, и ей бы очень хотелось увидеться с вами перед отъездом, который намечен через два дня».

Когда Гого около двух часов дня встал, она показала ему письмо. Как обычно после бурно проведенной ночи у него с похмелья трещала голова, лицо было отекшим, а глаза красными. И как всегда в таких случаях он был покладист и склонен к трогательным разговорам. Прежде всего, узнав, что случилось с пани Матильдой, он расплакался, потом пожалел себя, что он, такой любящий ее, поможет сейчас быть возле нее, после сказал, что Кейт нужно ехать и что она отвезет от него письмо, которое сел писать сразу же после обеда. Но у него ничего не получалось, и он решил, что будет лучше, если Кейт устно передаст пани Матильде, как он переживает по поводу ее болезни.

На вечерний поезд, которым она уезжала в Познань, он провожал ее вместе с Ирвингом и Стрончковским. На вокзале он купил большой букет красных роз и был искренне растроган, когда прощался с ней в купе.

— Возвращайся как можно скорее, сокровище мое, — говорил он со слезами на глазах, — а то я тут сойду с ума без тебя, закроюсь, отключу телефон и буду думать только о тебе. Касенька, я никогда тебя так не любил, как сейчас. Ты веришь, скажи, что веришь мне!

— Верю, Гого, но выходи. Поезд вот-вот отправится.

— Касенька, любовь моя, Касенька…

— До свидания.

Сквозь наполовину замерзшие окна она видела, как они размахивали шляпами, стоя на удаляющемся перроне.

Около трех часов ночи поезд остановился на маленькой заснеженной станции. Здесь ее уже ждал большой черный автомобиль из Прудов. Слуга и шофер встретили Кейт радостными улыбками. Ее несколько удивило, что сам Тынецкий не приехал. Вероятно, предположения пани Иоланты о его любви были ошибочными. Впрочем, от самого галантного мужчины трудно требовать, чтобы он посреди ночи ехал за своей далекой родственницей, хотя и нравилась бы она ему немного. Она убеждала себя, чтобы избавиться от чувства разочарования, которое было совершенно необоснованным.

Пруды спали. Свет фар на мгновение высветил фронтон дома, контуры клумб с кустами и аллеи молчаливого заснеженного парка. Каким близким было все это. И каким далеким…

Машина остановилась, и одновременно открылись двери. Кто-то все-таки ждал. В передней царил полумрак. Только в камине горел огонь. В его свете она узнала Тынецкого.

Они молча раскланялись. Он помог ей снять шубку, сапоги и только тогда спросил:

— Я надеюсь, что вас не очень утомила дорога, вы не замерзли в машине?

Она мельком взглянула на него. Он вел себя весьма корректно и не более.

— Спасибо, мороз в самом деле большой. Я согреюсь у огня.

— Может, выпьете подогретого вина?

— О, нет, ведь все уже спят, не стоит никого беспокоить.

— Вино уже подогрето, — ответил он и, когда она устроилась у камина, налил небольшой бокал.

— Как чувствует себя тетушка Матильда? — спросила Кейт.

— Очень плохо. Врачи говорят, у нее серьезное ослабление сердечной мышцы и плохое функционирование клапанов. Я не разбираюсь в этом, но застал мать сильно изменившейся. Послезавтра утром ее должны забрать в Вену. Есть подозрение на какую-то внутреннюю интоксикацию.