Читать книгу "Летом сорок первого - Георгий Свиридов"

Кривошапов сложил бумагу с сообщением и сунул себе в карман. Расстраивать Константина Сергеевича в день, когда так успешно прошли испытания, он просто не решился. А когда подполковник узнал, что механик по просьбе командиров боевых машин добровольно остается служить в батарее, чтобы помогать бойцам отлаживать установки и исправлять неполадки на месте, то и вовсе отказался от мысли сообщить ему печальную весть. К тому же в той бумаге не было конкретного извещения о гибели лейтенанта. На войне всякое бывает – вдруг и группа прикрытия вырвалась, и лейтенант еще живой?

5

В тот же день в штабе группы армии «Центр», который перебрался из Борисова в Толочин, немецкие генералы и высшие офицеры, довольные успешным началом нового наступления, обихаживали высокого гостя из Берлина.

На фронт с кратким визитом прибыл японский посол генерал Осима. Секретным приказом из Берлина в категорической форме предписывалось принять все меры предосторожности, чтобы высокий гость случайно не попал в беду. А он-таки попал...

Японский генерал настоял, чтобы ему показали знаменитую русскую реку Днепр, и поехал в Оршу. Там нежданно-негаданно он попал под сильнейший артиллерийский огонь русских, применивших одновременно большое количество орудий.

Уцелел Осима чудом: в самый напряженный момент он спустился к берегу Днепра – сфотографироваться. Смертельно перепуганный, но сохраняя хорошую мину при плохой игре, японец поспешно вернулся в штаб, подарил дорогую самурайскую саблю фельдмаршалу фон Клюге и после прощального ужина отбыл в Берлин.

А ночью из штаба группы «Центр» шифрованной телеграммой полетело в Берлин срочное донесение:

«Русские в районе Орши применили батарею с небывалым числом орудий. Снаряды фугасно-зажигательные, но необычного действия. Войска, обстрелянные русскими, свидетельствуют: огневой налет подобен урагану. Снаряды разрываются одновременно. Потери в людях и боевой технике весьма значительные».

Что сообщил генерал Осима в Токио своему императору, никто не знает, но нет никакого сомнения в том, что его сообщение о новом могучем и загадочном русском оружии послужило одним из оснований тому, что японский генеральный штаб отказался от нападения на Советский Союз и сосредоточил свое внимание на главной базе Tихоокеанского флота США Перл-Харбор, решив захватить поначалу Филиппины, Таиланд, Бирму, Малайзию, Индокитай...

Глава четырнадцатая

1

Капитан Терехин с неприязнью смотрел на Закомолдина, решая его судьбу.

Терехин на всю свою жизнь запомнил первый день, вернее, первый час, те первые минуты войны, врезавшиеся в его память кровавой зарубкой, заставившие окаменеть сердце и потерять всякую жалость к врагам...

Он проснулся на рассвете от страшного грохота. Жена вскочила первой и, полуодетая, в ночной сорочке, металась по квартире, прижимая к груди трехлетнего сынишку, и плача произносила лишь одно слово: «Землетрясение! Землетрясение!» Она была родом из ферганской долины, из города Намангана, где в детстве несколько раз перенесла внезапные подземные толчки.

Кирпичный трехэтажный дом, в котором жили семьи командиров, действительно ходил ходуном, вздрагивая при каждом разрыве. Капитан подскочил к окну, и тут же стекла вылетели из рам, со звоном посыпались на пол. В предрассветной мгле Терехин увидел, как в военном городке черными фонтанами с грохотом взлетала земля, горели склады и метались темные фигуры людей. А в звездном небе, распространяя незнакомый прерывистый гул, кружили чужие самолеты и пикировали вниз, сбрасывая бомбы и обстреливая людей из пушек и пулеметов... Близкий разрыв мгновенно отрезвил капитана. Он, торопливо одевшись, схватил свой «тревожный» чемодан.

В дверях обнял жену и сына, посоветовав как можно скорее спуститься в подвал, в безопасное место, пообещал обязательно вернуться, забежать хоть на секунду, сообщить, что им дальше делать. В те краткие минуты прощанья Терехин не предполагал, что видит и свою Нину, и сынишку Василия в последний раз. Сын, словно что-то предчувствуя, цепко обхватил отца за шею своими нежными рученками, прижался к нему и, надрывно плача, умолял лишь об одном:

– Папочка родненький, возьми нас с собой! Папочка родненький, возьми нас особой!..

Терехин в те мгновения даже рассердился на него. Тут дорога каждая минута, что подумают старшие командиры, если он, капитан, опоздает, а малыш все не разжимал своих рук и отчаянно повторял:

– Папочка родненький, возьми нас с собой!

Капитан цикнул на жену, мол, уйми скорее, не понимаешь, что ли, что дорого время, не до сантиментов сейчас, и, отстранившись, не оглядываясь, побежал вниз по лестнице к выходу. Парадные двери оказались почему-то запертыми, хотя никто и никогда их на ночь не закрывал. Капитан, не долго думая, метнулся по коридору в глубь здания к выходу во двор и там лицом к лицу столкнулся с мужчиной, одетым в красноармейскую форму. Он запомнил и лихо сдвинутую фуражку с черным околышем инженерных войск. Этот «сапер», вскинув автомат, наш отечественный автомат с круглым диском, бил длинными очередями по окнам дома.

– Ах ты, гад, что ж делаешь! – невольно вырвалось у капитана.

Он и в мыслях не допускал, что столкнулся с немецким диверсантом, одним из солдат специальной группы, заброшенной в наш тыл. Капитан наивно подумал, что это какой-то полоумный, ненормальный псих, скорее всего из раскулаченных, пользуясь благоприятным моментом, вымещает свою ненависть к советской власти.

Капитан подскочил и удачным рывком выбил из рук стрелявшего автомат. Оружие отлетело в сторону и упало на мощенные камни улицы. А автоматчик бросился на капитана, выкрикивая что-то на чужом языке. Терехин на мгновение оторопел: перед ним был немец! В мозгу молнией вспыхнули предупреждения о бдительности и о том, что в последние дни возле военного городка пойманы вражеские лазутчики... Этого мгновенного замешательства было вполне достаточно, чтобы вражеский автоматчик в красноармейской форме ловким приемом подмял капитана и зажал его в своих железных руках. Помощи ждать было неоткуда. Все вокруг грохотало, трещали выстрелы и строчили автоматы...

Но тут в дом угодила бомба, грохнул невероятный взрыв, земля закачалась. В мгновения, когда на них посыпались осколки, Терехин, сам не зная как, в порыве отчаяния, скорее инстинктивно, чем сознательно, смог вырвать из ножен немца короткий кинжал и вонзить его сбоку под ребра, по самую рукоятку...

Выбравшись с трудом из-под диверсанта, капитан привстал, тяжело дыша, оглушенный взрывом, глотая противный запах тола и пыли, поспешно схватил автомат, поднял голову и в ужасе застыл. По спине забегали мурашки, а ноги не держали, подкашивались. Угла дома, того самого, где находилась на третьем этаже его квартира, не было. Открылись, словно сдернули занавес на сцене, сразу все на трех этажах угловые комнаты, срезанные и странно укороченные. В его комнате, в которой еще несколько минут назад Терехин прощался с женой и сынишкой, сиротливо стояла у стены детская кроватка и над ней, вися на одном гвозде, покачивалась репродукция картины Шишкина «Утро в сосновом лесу» с нарисованными медведицей и медвежатами. Даже двери не было, она исчезла вместе со стеной. А в ушах стоял какой-то странный сплошной звон и сквозь тот звон послышался ему отчаянный голос сынишки: