Читать книгу "Бегом с ножницами - Огюстен Берроуз"

Натали трудилась очень упорно, каждый вечер засиживаясь далеко за полночь. Она обучалась по более высокому уровню, чем я, поэтому общих предметов у нас с ней не было. Это значило, что я вынужден был заниматься в одиночестве. Вместо этого я сидел в своей крохотной спальне и печатал рассказы на машинке для уроков английского.

Начальный курс английского был в наибольшей степени посвящен технической стороне языка — глаголам, наречиям, инфинитивным оборотам, двойному отрицанию. Мне это казалось жутко скучным, поэтому я писал эссе по десять страниц, надеясь поразить преподавателя своей одаренностью. Темы были самыми разными: «Моя поездка на ярмарку продукции фермеров из горных районов», «Почему существует так много видов кондиционеров для волос?», «Мое детство было гораздо тяжелее вашего».

К середине семестра стало ясно, что английский я провалю. Впрочем, так же как химию, анатомию, физиологию, микробиологию и даже пение.

Утешало лишь то, что преподаватель английского писал на моих работах: «Замечательно и оригинально, но задание было совершенно другим. Если бы вы смогли сконцентрироваться на основном материале курса, то уверен, это оказалось бы очень полезно для вашего творчества. У вас явный дар».

Преподавательница по анатомии тоже пожалела меня и после экзамена пригласила в свой кабинет.

— Закройте дверь, — распорядилась она, снимая бифокальные очки в поддельной черепаховой оправе и кладя их на стол. Женщина она была решительная, красивая и чрезвычайно умная. Она написала тот самый учебник, по которому мы учились.

Я рассчитывал услышать, что таких способных студентов она еще не встречала. Может быть даже, что в колледже мне делать нечего и можно поступать сразу на медицинский факультет Гарварда.

Вместо этого она вынула из стопки мою экзаменационную работу и внимательно на нее посмотрела.

— Итак, Опостен. От вас требовалось выполнить следующее задание: «опишите образец А». Вы написали: «Мне кажется, это бугристость болшеберцовой кости. А может, одно из тех отверстий, которые я так и не смог запомнить.

Слава Богу, что существует страховка против врачебной ошибки». Так ведь?

Я улыбнулся собственному остроумному ответу. Она спросила:

— Вы, правда, хотите стать доктором? Или хотите играть доктора в мыльной опере?

Сначала я страшно обиделся, потом увидел выражение ее лица и понял, что она совсем не собирается делать мне гадости, просто ожидает честного ответа на вопрос. Поэтому я ответил:

— Я действительно хочу, чтобы меня уважали, как доктора. И хочу носить белый халат. И звание тоже хочу.

Но... мне кажется, что на самом деле мое место в каком-нибудь шоу.

—А мне кажется, — она откинулась на спинку кресла, — что в вас очень сильно творческое начало. Почему бы вам не заняться чем-нибудь действительно творческим? Английским или театром, скажем?

Плечи мои поникли, а во рту пересохло. Я чувствовал себя полностью уничтоженным. Объяснил, что английский успешно заваливаю.

-—Мне бы очень понравилось писать, но в курсе английского этого совсем нет. Кроме того, конечно, что я пишу самостоятельно. А то, чему там учат, мне совсем не интересно и не нужно. Например, запоминать предложные обороты. Мне не нужны предложные обороты. Казалось бы, в курсе английского должны учить писать. А там этого не делают.

— Вы должны пройти массу вещей, которые вам не нравятся и которые не считаете для себя нужными. До курса английского сочинения идет грамматика. Это как в строительстве. Сначала закладывают фундамент, а уже потом строят, строят и строят.

— Наверное. — Я знал, что она права, но знал и то, что просто не создан для обучения. Даже в колледже. Парадокс заключался в том, что я очень хотел учиться в колледже. Однако для этого мне требовались навыки занятий и знания, которые я должен был получить в старших классах школы.

Такая вот незадача.

Поэтому еще до конца семестра я ушел из общинного колледжа Холиока.

А через неделю после моего отчисления, вечером, когда мы с Натали были дома, в своей маленькой квартирке, позвонила мать и сказала, что должна меня увидеть. Приедет за мной через час.

— Зачем? В чем дело? — заволновался я.

— Все расскажу при встрече, с глазу на глаз.

Так же неожиданно, как торнадо срывает крышу с дома и оставляет обитателей рассматривать облака из развалин того, что еще недавно было гостиной, все закончилось.

Я больше не собираюсь иметь дело ни с доктором Финчем, ни с кем бы то ни было из членов этого семейства.

Мы сидели в ее машине, в том же самом старом коричневом фургоне «аспен». Она курила все те же сигареты «Мор», я, как всегда, — «Мальборо лайт». Мать выглядела совершенно спокойной, даже скучной. И совсем не казалась ненормальной.

— О чем ты? — На заднем сиденье я заметил чемодан, а рядом с ним ее широкополую соломенную шляпу.

— Это копилось долгие годы, Огюстен. Ты многого не знаешь и не понимаешь в моих отношениях с доктором Финчем. Однако долгие годы он лечил меня способом, который я считаю вредным и, ну, очень неправильным. Как это?

— Много лет назад, когда у меня случился психический срыв в Ньюпорте, помнишь?

Я медленно кивнул, словно под водой. Все двигалось сейчас слишком быстро, стремительно, и ее слова воспринимались словно сквозь туман.

— В комнате мотеля он меня изнасиловал.

-Что?

—Доктор контролировал меня, манипулировал и эмоционально, и при помощи лекарств. Он очень больной человек, и вот только сейчас я начинаю по-настоящему это понимать. — Она выбросила за окно погасшую сигарету и закурила новую.

— Понимаю, у тебя шок. Но это накапливалось годами. И сейчас мне необходимо уехать одной, чтобы хорошенько подумать. Доктор очень зол на меня. Я должна уехать.

Я ощущал себя совершенно обманутым. Одураченным. Я был в ярости. А еще чувствовал то, что и всегда в случае поражения: полнейшее оцепенение.

— Знаешь, я должен возвращаться домой. Просто не знаю, как все это воспринимать. — Я вылез из машины, но мать поймала меня.

— Пожалуйста, подожди. Мне очень жаль. Я сознаю, что для тебя это все поистине ужасно. Для меня тоже. Но я права, Огюстен. Он очень опасный человек, и я не могу понять, почему у меня так поздно открылись глаза. Я хочу, чтобы ты...

Я вырвался, захлопнул дверцу и побежал наверх, домой. Когда я вошел, Натали стояла в углу кухни и смотрела на меня.

— Я только что разговаривала по телефону с отцом, — сказала она. — Твоя мать окончательно лишилась рассудка.

Я рассказал Натали про разговор с матерью.

— Херня, — отрезала она. — Огюстен, твоя мать совершенно невменяемая. Посмотри на свою жизнь, на себя.

Она тебя бросила, когда тебе было двенадцать лет, отправила жить в нашу семью. И ты можешь ей верить?