Читать книгу "Рейхов сын - Сэй Алек"

— Мух ловишь, Ролле? — негромко рассмеялся сидевший рядом фон Берне. Настроение у него, да и у всех солдат его роты было превосходным. — Вкусные?

— Жирноваты на мой вкус, — пробурчал папаша Браунбёр. — Могу поделиться, герр оберлейтенант.

— Спасибо, я не голоден, — фыркнул тот. — Отдай местным крестьянам, вишь, как отощали?

Дитер кивнул в сторону нескольких хижин, мимо которых они как раз проезжали, и озадачено почесал в затылке, сдвинув форменную фуражку едва ли не на самый нос.

— Вот черт. А ведь так и не узнал по сю пору.

— Чего не узнал? — поинтересовался Фишер.

— Да как деревни турецкие правильно называть. Как прибыли в Турцию, так все хотел уточнить, да забывал. Теперь и спросить-то будет не у кого, наверное.

— У меня можно спросить, — ухмыльнулся оберфельдфебель. — Они называются «кьой».

Тихий океан, окрестности Сан-Франциско.

27 декабря 1942 года, 00 часов 12 минут.

Холодные зимние волны лениво перекатывались под ясным звездным небом, не отражая ночных светил — будто бы черный бархат пошел волнами. Было безветренно, ни плеска не раздавалось, тих и темен был берег, укрытый светомаскировкой: после той резни, которую устроили у Восточного Побережья немецкие подводники, американцы отнюдь не желали второго акта в той же пьесе, пускай и в исполнении театра Кабуки. Пускай, по их мнению, немецкие субмарины и превосходили своих японских собратьев, и серьезных действий подводного флота императора Хирохито у своих берегов они не ждали, особенно после начала контрнаступления своего флота на Тихом океане, но береженого, как говорится, бог бережет. Лучше подуть на молоко, причем заранее.

В общем-то, они были правы: удаленность Америки от основных морских баз японцев, постоянное патрулирование побережья и наиболее удобных путей подхода противолодочными кораблями — как флотскими, так и добровольческими, наподобие яхты Хемингуэя, ловившего субмарины в окрестностях Кубы, — делало западное побережье США малодоступной целью. Но не недостижимой.

Черные волны пошли серыми бурунами пены, расступились, и из глубины на поверхность медленно и неотвратимо поднялась большая темная тень. Остроносая, как и большинство субмарин Японии, больше напоминающая миноносцы времен Цусимского боя, с необычайно длинной рубкой в центре корпуса (отчего сходство с миноносцем адмирала Того только усиливалось), подлодка неторопливо поднялась над поверхностью. Откинулись люки, зазвучали приглушенные голоса на японском языке…

Подводный авианосец I400 готовился выпустить из своего чрева гидросамолет-бомбардировщик.

Довоенные предупреждения адмирала Ямамото о том, что «если разовьется военный конфликт между Японией и Соединенными Штатами, будет недостаточно захвата Гуама и Филиппин, и даже Гавайских островов и Сан-Франциско», что японцам для победы «потребуется маршировать до самого Вашингтона, чтобы подписать капитуляцию Америки в Белом доме» оказались пророческими: оправившиеся после первого периода поражений Соединенные Штаты запустили свою, намного превосходящую японскую, экономику на полную мощность, и наступление Дай-Ниппон Тэйкоку Кайгун сначала застопорилось, о чем Ямамото также предупреждал,[73]а потом и перешло в непрерывную череду поражений. Если бы не немецкая, советская и итальянская помощь, песенка Японии была бы спета, и все, что смог бы сделать командующий ее флотом, это только продлить агонию своей державы.

Теперь же, несмотря на то, что по-прежнему гремели пушки, ревели самолеты и рвались авиабомбы, невзирая на то, что накал на театре военных действий оставался тем же, что и в первые дни войны, дело явственно шло к подписанию мирного договора. И для того, чтобы мир был заключен на наиболее для Японии выгодных условиях, следовало показать американцам, что они, полагающие свои дома недостижимыми для атак японской авиации, ошибались.

Чихнул мотор покачивающегося на поплавках бомбардировщика, и самолет нито кайи Секи Юкио, на борту которого иероглифами было выведено слово «симпу»,[74]ускоряясь, начал разбег. I400 после этого немедленно погрузилась и пошла домой: никто не ожидал возвращения загруженного взрывчаткой самолета, который в одиночку, подобно смертоносному божественному ветру, должен был атаковать Сан-Франциско.

Эпилог

Будем молиться, чтобы теперь в мире восстановился мир и чтобы Бог сохранил его навсегда.

Генерал Макартур

Балтийское море, борт лайнера «Суоми».

20 июня 1950 года, 12 часов 15 минут.

Белоснежный красавец-лайнер удалялся от Кёнигсберга, вспенивая и расшибая встречные волны своим широким, совсем не крейсерским носом. Заказанный на верфях «Блом унд Фосс» резко пошедшей в гору фирмой «Нокия», лайнер стал настоящим символом новой Финляндии — богатой, сытой, спокойной и безопасной страны. Не отличаясь особой быстроходностью, — «Титаник», вон, рекорд скорости ставил, и чем все закончилось? — этот трансатлантический лайнер призван был поражать воображение пассажиров своим богатством, роскошью, вышколенностью обслуживающего персонала и профессионализмом моряков. Для придания особой статусности этому кораблю совет директоров фирмы-владельца даже переманил на его мостик, с военного флота капитана Раниена, командира легендарного броненосца «Ильмаринен», принявшего вместе со своим систершипом, «Вяйнаминен», неравный бой с двумя советскими линкорами в Аландском бою. Неизвестно какими посулами сманили на круизное судно старого морского волка, но, по слухам, благодаря этой сделке он стал очень обеспеченным человеком.

День выдался довольно свежий и палуба была пустынна: всего несколько человек, в основном дети и подростки, вместе с родителями или гувернантками, которым все было нипочем, находились на ней, пара человек в шезлонгах читала газеты, да на корме, задумчиво вглядываясь в удаляющийся берег, стоял молодой черноволосый гауптштурмфюрер со скромными «Железным крестом» 2-го класса, значками «За ранение», «За подбитый танк», «Киликийский щит», да израильским орденом «Подавитесь гои»[75]3-й степени на груди и нарукавной лентой «Турция», соответственно, на рукаве. На левом отвороте кепи офицера был значок с изображением эдельвейса — эмблема горных стрелков Германии. Он стоял за некоей палубной надстройкой, название и предназначение которой для него, человека сугубо сухопутного, было совершенно неизвестно. Со стороны можно было подумать, что он укрывается, выслеживая кого-то, однако взгляд его, обращенный к берегу, был отсутствующим, а на губах блуждала легкая задумчивая улыбка. Столь необычное для пассажира лайнера место расположения этого молодого человека объяснялось просто: он привык иметь прикрытой спину, и даже здесь, на спокойном судне для перевозки толстосумов, боевая привычка давала знать о себе.