Читать книгу "Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К - Макс Фрай"

– Она слишком удивилась, чтобы сердиться, – отвечаю. – Тебя это шокирует, да? Что я перепутал тебя с убийцей? Я так и думал. Поэтому, собственно, и…

– Меня, – очень тихо и твердо говорит Маша, – шокирует совсем другое: эту подробность я тоже узнала во сне. В том эпизоде, где эта твоя загадочная Ада была просто одной из моих жизней. И я до сих пор помню, почему и зачем она убивала людей, хотя смириться с тем, что это теперь мои воспоминания, мне пока непросто. Вот так-то… Это кто из нас еще маньяк?

– Оба хороши, – резюмирую. Вернее, резюмирует мой автопилот, сам я уже давно тих и нем, ибо оглушен и зачарован грохотом мира, в очередной раз обрушивающегося мне на голову.

– Все, Макс, больше ни слова не скажу, на тебя смотреть страшно, – виновато шепчет она. – Не нужно умирать, ладно? Я только-только в тебя зачем-то влюбилась – и что, прикажешь сразу в Аид за тобой топать? Как верная индийская жена? Не-е-етушки, обойдешься. Ничего не выйдет: я не жена, не верная и даже не индийская. Лучше и правда веди меня завтракать. Полчаса уже грозишься.

– Что-что? – переспрашиваю изумленно.

В ее монологе прозвучало одно очень интересное сообщение. Настолько интересное, что я предпочел не выпендриваться, быстренько прийти в себя и укорениться разумом в текущей реальности, раз уж она столь прекрасна и удивительна.

Вот. Наконец-то. Молодец. Всегда бы так.

– Повтори, что ты сказала, – прошу. – Только не про индийскую жену и не про Аид, а вот как раз перед Аидом…

– Не выдрючивайся, – сурово говорит Маша. – Все ты прекрасно слышал. Да, я, наверное, немножечко в тебя влюбилась. Самую капельку. Ну и что теперь?

– А теперь, – отвечаю, – мы будем жить долго и счастливо. И умрем в один день, лет через пятьсот, и попадем в двуспальную нирвану, но я так никогда и не узнаю, как твоя фамилия. И с мамой твоей не познакомлюсь, даже если предположить, что у волшебных видений бывают мамы… Как тебе такая перспектива?

– Интересное предложение. Я подумаю. И лет через двести дам окончательный ответ. Судя по твоим прогнозам, спешить нам особо некуда.

82. Еминеж

…обладает необыкновенной <…> силой, но глуп.

И мы живем долго и счастливо все лето и еще кусочек осени. И случается множество событий, хороших и разных, а я их почти не замечаю; они проходят сквозь меня, но не задевают. Так течет в сумерки заоконный пейзаж сквозь отражение приникшего к стеклу пассажира освещенного купе или автобусного салона: картинки словно бы совмещаются, но находятся в разных измерениях, и консервная банка, на миг утонувшая в глазном яблоке, не причиняет ему вреда, и древесная листва скользит по лицу, не оставляя аромата на коже…

Я, наверное, изрядно поглупел от счастья, и это пошло мне на пользу, ибо скверные мысли покинули мой корабль первыми, а прочих, оказывается, и не было почти. Дуракам везет: дела теперь улаживаются сами собой, работа горит в руках, да и предсказания мои продолжают сбываться с пугающей точностью (но себе я больше не гадаю, благо вопросов больше не имеется, а перемена участи мне явно ни к чему). Любой пустяк получается с первой попытки, бутерброды не только падают маслом вверх, но даже зависают в двух сантиметрах над полом, а мое обаяние действует на все, что шевелится, включая стражей порядка и работниц торговли, на коих допреж не распространялось. Карьера и та зачем-то пошла в гору, хотя, бог свидетель, я его об этом не просил. Я сам не заметил, как из рядового коробейника превратился – страшно сказать – в некоего таинственного «менеджера», ибо боссы, легкомысленно уверовав в какое-то мое пророчество, погрязли в спекуляциях компьютерами и решили, что я вполне могу пока приглядывать за их макулатурным бизнесом.

Кажется, я могу абсолютно все, даже перевернуть мир, пожалуй, хватило бы сил, но я ничего не предпринимаю, потому как ничего мне не нужно. Самая потрясающая женщина в мире (единственная женщина в мире, прочие – призраки) почти каждый вечер открывает своим ключом мою дверь – чего ж мне еще?

83. Ендон

Прячется за самой большой балкой в доме в течение 2-й луны, строго следя за чистотой и всячески препятствуя любому проявлению нечистоплотности, угрожая в противном случае пожаром.

И только одно беспокойство нарушает блаженное мое существование. Некий невидимый умник нашептывает порой, что сей кайф дарован мне в безвозмездное пользование, но словно бы с условием: вести себя правильно. Единственная ошибка, и лучший из карточных домиков во вселенной не просто рухнет, а вспыхнет (уж не синим ли пламенем?) и сгорит в считанные мгновения.

Ужас в том, что я не знаю, как «правильно». Остается лишь уповать на удачливость моего внутреннего дурака да трепетать ежевечерне от радости, что вот, оказывается, еще один день был прожит в полном соответствии с правилами, которых я не знаю, но, по счастью, угадываю, и сладостный звяк ключа в моем замке – наилучшее тому подтверждение.

84. Ёрд

В одном из преданий Ёрд имеет облик мужчины, живет в скалистых горах, в пещере, из которой исходит сияние.

В середине сентября, когда ветер холоден и влажен, как русалочье дыхание, а всякий солнечный день кажется веской причиной отложить текущие дела на пасмурное «потом», я бросил полупустой старый рюкзак, две сумки с вещами, тугой узел одеял и коробку с книгами – весь свой нынешний скарб – на заднее сиденье специально вызванного такси. Осень – время покидать насиженные места.

Я переезжал на новую квартиру не без некоторых опасений: когда жизнь столь прекрасна и удивительна, страшно что-либо менять. Спрятать бы себя под колпак, дабы ни единая пылинка не нарушила нежное равновесие, запечатать сургучом, законсервировать и не подходить, не трогать, даже не дышать – эх, да кто ж мне даст!..

Я бы, пожалуй, и не оторвал задницу от теплого насеста в Гнездниковском переулке, но Маше надоело сообщаться со мною при помощи записок, каковые мы поначалу, в лучших традициях отечественной литературы, прятали в некое заветное древесное дупло, а позже стали передавать друг другу через Сашу и Лешу, прирученных барменов из нашего любимого кафе. Эпистолярный жанр моей даме быстро наскучил, и она весьма настойчиво требовала, чтобы я нашел себе новое пристанище, хоть в птичьем гнезде, но непременно с телефоном. Даже подарила мне импортный аппарат с автоответчиком, коему предстояло записывать наши голоса; оставалось лишь обрести соответствующую розетку и подключить полезную машинку.

А тут еще и хозяин жилплощади повадился ежеутренне мяукать под окнами в надежде получить от меня очередной аванс и немедленно совершить священный обряд опохмелки. Поскольку я непрестанно пребывал в добродушном расположении, сесть мне на голову и свесить ножки оказалось проще простого, так что я уж и не знал, как теперь избавляться от общительного лэнд-лорда.

Квартиру на сей раз я нашел сам, как водится, почти случайно. Гуляя по Старомонетному переулку, залюбовался светло-бирюзовым домом с мансардами под крышей; влекомый не столько любопытством, сколько своего рода магнитным притяжением, забрел во двор, где разговорился с пожилым аборигеном. Тот оказался моим коллегой-фотографом; то ли внутрицеховая симпатия, то ли общительный нрав побудили его сообщить мне, что одна из мансард сдается в аренду сроком не менее чем на три года. Поскольку в те дни мне удавалось абсолютно все, познакомиться с владельцем пустующего помещения, осведомиться о наличии телефона и горячей воды, договориться о размере месячной платы, объеме аванса и дате переезда оказалось делом одного часа. В результате переговоров я обрел огромную, как мне тогда казалось, пустую комнату площадью около сорока квадратных метров, с довольно низким (всего два пятьдесят) потолком, тремя роскошными окнами, крошечной душевой кабинкой и вожделенной телефонной розеткой. Лифт останавливался в метре от входной двери, лестницы же поблизости не было: чтобы подняться в мансарду пешком, требовалось черным ходом проникнуть в длинный темный коридор соседней квартиры, сделать сорок осторожных шагов, пройти мимо доброй дюжины тонких фанерных дверей, ведущих в мастерские художников, которые, подобно моему хозяину, по большей части работали (или бездельничали) дома, а полезные помещения выгодно сдали жильцам. Потом следовало пересечь огромное помещение, бывшее когда-то коммунальной кухней, но давно уже варварски опустошенное предприимчивыми временными обитателями. Доблестный скаут, сумевший обнаружить в одной из закопченных стен маленькую металлическую дверь и способный справиться с ветхим замком капризного нрава, обретал наконец счастливую возможность отсчитать девяносто шесть ступенек и вырваться на волю, в неухоженные каменные пампасы Замоскворечья. Сей сложный ритуал требовалось исполнять всякий раз, когда лифт отказывался отправлять свои служебные обязанности, – то есть почти ежедневно. Но меня это не остановило, ибо Маша, выслушав мой подробный отчет, жилье одобрила, после чего перспектива провести здесь не менее трех лет стала выглядеть чертовски соблазнительно.