Читать книгу "В будущем году - в Иерусалиме - Андре Камински"

Говорят, посуда бьется к счастью. Так оно и вышло: Хенрик Б. Камин, это облако в штанах, ангел моей мечты, возлежал на постели абсолютно голым и читал толстенную книгу, которой, едва я вошла, он стыдливо прикрыл свое лицо.

От испуга я не могла вымолвить ни слова. Он, однако, ничуть не смутился и спросил, не вид ли его непокрытого носа так впечатлил меня вдруг. В другой обстановке я, наверное, просто рассмеялась бы такой шутке, но на сей раз мне было не до шуток. Не на его непокрытый нос, который он стыдливо закрыл книгой, смотрела я вовсе, а на странный хобот между его бедрами, который, словно гриб, торчал из его тела и вдруг сам собой зашевелился. Необычным зрелищем этим я, признаться, была буквально загипнотизирована. Приличия предписывали мне немедленно бежать отсюда вон, тогда как инстинкт мой, напротив, требовал, чтобы я осталась и вкусила от протянутого мне плода.

От смущения я бросилась подбирать с пола осколки того, что мгновенье назад было графином, и нечаянно оказалась в непосредственной близости к моему любимому.

Хенрик все еще прикрывал нос своим потрепанным чтивом и спросил, не жарко ли мне. Дар речи вернулся ко мне, и я ответила голосом, дребезжащим, как расстроенный рояль, что жара в этом доме непереносима, в мансарде — страшнее, чем внизу, и что поэтому мне лучше бы вернуться в мою комнату. Мой идол ответил на это, что как раз по этой причине было бы более логичным просто сбросить с себя одежды. И, дескать, нет решительно никакого смысла стесняться, поскольку он-то уже гол и, к тому же, из-за своей толстенной книги, лежащей на его голове, все равно ничего не видит. Наконец, чтобы не смущать меня, он обещает отвернуться, пока я буду раздеваться.

Словно под гипнозом, я стащила с себя все мои одежды. Сладкая истома разлилась по моему телу. Задыхаясь от волнения, я спросила его, куда мне присесть. Он взял меня за руку и осторожно притянул к себе в постель.

Сейчас я рассказываю об этом так, будто провела теплый летний вечерок в приятной компании, в привычной обстановке. На самом же деле, всю меня трясло — от кончиков волос до самых пят. От сознания, что сейчас все произойдет, мысли мои спутались в тугой клубок и слова замирали на языке.

Я боялась и хотела этого. Любой ценой. Пусть после мне пришлось бы умереть.

Долгие годы я представляла себе этот миг. Я представляла рядом с собой Хеннера, Бальтюра, Дашинского и даже нашего раввина. Но мне хотелось сохранить себя для того единственного избранника моего, который придет и воспламенит меня всю…

Я читала, что потеря девственности — это жуткая пытка, унизительный акт насилия над личностью женщины. Какая ужасная ложь, чушь, глупое заблуждение! Теперь мне даже смешно, что я так думала, а после мы посмеялись над этим вместе.

Вначале, едва касаясь, он гладил мои бедра, живот… Потом взял с ночного столика кисточку, обмакнул ее в краску и принялся рисовать на моем теле. На обеих грудях появились забавные пичужки, вокруг пупка — большущий подсолнух. А под конец он нарисовал на одном бедре дорожный указатель и вывел на нем: „К гроту Калипсо — 15 сантиметров“. На другом бедре — еще один указатель с надписью: „До сада наслаждений — 15 минут“.

— Почему так долго? Почему, почему? — шептала я.

— Не спеши, — ответил он, — все должно быть преисполнено высшего наслаждения… Это нужно вкусить…

Всем своим поведением я дала ему понять, что терпение мое закончилось, и я не в силах еще целые полвечности дожидаться этого счастливого мига. А он, мучитель, ответил, что пятнадцать минут — это не половина, а всего лишь четверть вечности. При этом он вложил в мою руку кисточку и сказал, что теперь моя очередь нарисовать что-нибудь на нем…

Ничего оригинального не приходило мне в голову, и тогда он предложил раскрасить эту его штуку цветами французской революции. Вся дрожа, взяла я этот удивительный предмет пальцами, чтобы выполнить задуманное. И тут всю меня охватило небывалое возбуждение.

С чем сравнить то, что забилось в моей ладони? Разве что с Геркулесовым столбом, невзначай затерявшимся в лиственном лесу…

С дерзким, царапающим сталактитом, который с опаской пробирается сквозь хрупкую шелковистую медуницу, готовую рассыпаться от первого неосторожного прикосновения…

Я и представить себе не могла, что это его оружие пронзит меня насквозь…

Всем существом моим я отзывалась на каждое его слово, вздох, жест, намек, и Хенрик щедро вознаграждал эту мою отзывчивость. Там, в глубоких недрах моих, расточал неземные ласки его горячий факел — так бережно и так нежно, что я, потеряв ощущение реальности, впилась губами в его губы и не в силах была оторваться. Его глаза, шею, грудь я покрывала жаркими поцелуями. Вдруг откуда-то с неба обрушился на меня горячий водопад, ливневым потоком прокатился по бедрам, сладким ожогом пронзил спинной мозг, и я закричала от охватившего меня восторга и сладостной боли, когда долгожданная неуемная жажда была наконец утолена. Он прижал меня к себе с такой силой, что я едва не лишилась сознания. Я успела еще почувствовать, как вся душа его замерла на мгновенье и вдруг растеклась во мне непередаваемой теплотой.

Это был шестой день сотворения мира, во всех красках повторенный Всевышним для меня одной, первый и единственный в своем роде рассвет для моего тела, для всего моего существа.

В сравнении с этим все прошлое показалось игрой. Лишь сегодня познала я истинный идеал. Оказавшись в руках этого самого бережного и самого прекрасного на свете мужчины, познала я страсть и негу телесного наслаждения.

Я люблю его больше всего на свете, этого сумасбродного, сумасшедшего обладателя трехцветного ключа от французской революции. Он раскрыл меня, распахнул все мое существо для блаженства и счастья: vive le son, du canon![17]»

21

Районный центр Виллах, который находится в Каринтии, — это, мягко говоря, глубокая провинция. В числе немногих его достопримечательностей можно назвать приходскую церковь, построенную в готическом стиле, и радиоактивные термальные источники. Впрочем, сюда же следует отнести еще уродливую крепость, которая долгие столетия была яблоком раздора между Германией и Словенией. Мало кому из тех, кто в тогдашние времена немилостью рока оказывался ее узником, удавалось выйти оттуда живым.

Когда Хеннера доставили в этот бездонный котел, единственный вопрос, которым он был удостоен, сулил ему, по сути, один и тот же исход: что предпочитает он сам — виселицу или гильотину?

— Ни то ни другое, — ответил он, понимая, что иного выбора ему уже не предложат, — но если ничего лучшего меня не ждет, то на прощанье поцелуйте меня в задницу!

Оказавшись тут, он замкнулся и перестал вообще отвечать на какие-либо вопросы. Дни напролет стоял он колом перед окном своей камеры. Сквозь толстые прутья решетки был виден кусок тюремного двора, где кроме регулярной смены караула можно было видеть время от времени исполнение смертных приговоров.