Читать книгу "Призраки кургана - Денис Чекалов"

Длинная черная ряса, из-под которой виднелись порыжевшие от старости сапоги да приплюснутая под тяжестью снега скуфейка не защищали его от холода. Однако, по его поведению не было заметно, чтобы что-то неприятно досаждало его телу.

Он взял в руки серебряный крест, висевший на груди, негромко прочитал молитву, в которой благодарил Создателя за избавление людей от смерти в непогоде и просил уберечь тех, кто остался позади и брел дальше по тропе.

Затем благожелательным взглядом обвел окружающих, как будто делясь с ними собственным спокойным мужеством. Снежана протянула ему лепешку на меду, и он с благодарностью принял угощение.

Обратив на девушку свои черные глаза, монах спросил:

— Куда идешь, милая?

Но та не успела ответить, заглушенная пронзительным голосом еще не старой женщины с лицом, иссушенным какой-то внутренней злостью и вечным раздражением.

— Ну, закудакал девке дорогу, теперь не будет ей удачи.

Она как будто и упрекала монаха за неосмотрительный вопрос, но в то же время явно была довольна неизбежным провалом планов незнакомой девушки.

Монах примирительно улыбнулся.

— Я не сказал ничего худого, но разве ты, годящаяся по летам ей в матери и наставницы, ожидаешь добра от встречи с обманщиком, кудесником?

Я даже поежился от неосмотрительности горемыки — крайне глупо было упоминать не только о возрасте паломницы, но и о бессмысленности обращения к колдуну, тем более что последнее замечание задевало всех путников.

Послышался недовольный гул голосов, однако его перекрыл без особых усилий визгливый голос женщины.

— Тебе что, повылазило? Какая я ей мать, когда она старше меня, ты посмотри на ее лицо, все в морщинах!

Ведунья безразлично слушала ее выкрики, нимало не тронутая упоминанием о несуществующих следах времени на ее прекрасном лице.

Та продолжала кричать, все больше возвышая голос.

— Ишь, вырядилась, в сафьяновых сапогах, плаще атласном, брильянты в ушах так и сверкают! Думает, что краше всех, а сама на паучиху похожа!

Снежана поморщилась, но не потому, что ее задели глупые слова, а при упоминании пауков, которых недолюбливала. Видя, что девицу не проймешь, и она не собирается отвечать на вызывающие слова, женщина переключила свой гнев на монаха.

— А ты, стручок скрюченный, не смей порочить великого прорицателя и кудесника! Он даст нам то, о чем попросим! А ты что можешь вместе с твоим богом, который сам себя защитить не мог, как же ему другим помогать?

Она торжествующе посмотрела на других и хоть никому не понравилась ее озлобленность, все согласно закивали головами — ведь было нанесено оскорбление тому, от кого ожидали столь многого, почти новой судьбы. Монах ответил без гнева, но с великой, несгибаемой убежденностью.

— Он отдал свою жизнь за тебя, за нас всех, искупив смертью наши грехи и открыв нам возможность новой, светлой жизни с Богом!

Из темного угла послышался жесткий, саркастический голос, явно принадлежащий не крестьянину.

— Я его об этом не просил. Деды, прадеды наши поклонялись нашим собственным богам, и те достаточно помогали нам. Зачем искать новое, чужое божество, которое непонятно нам, далеко и чуждо нашим обычаям?

Монах, уже слегка горячась, воскликнул:

— То были не боги, а истуканы, идолы! Сказано в Библии: Проклят, кто сделает изваянный или литой кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника и поставит его в тайном месте! Горе тому, кто говорит дереву: «встань!» и бессловесному камню: «пробудись!» Научит ли он чему-нибудь? Вот, он обложен золотом и серебром, но дыхания в нем нет.

Тот же насмешливый голос спросил:

— А твои иконы и кресты разве дышат? Никогда о таком не слышал, однако же действительно это было бы чудо!

На скулах монаха, выступающих из темной бороды, вспыхнули красные пятна, он поднялся с засверкавшими глазами.

— Обратись к Господу и оставь грехи; молись пред ним и уменьши свои преткновения. Возвратись ко Всевышнему, и отвратись от неправды, и сильно возненавидь мерзость. Кто будет восхвалять Всевышнего в аде, вместо живущих и прославляющих его?

Тот же язвительный голос раздумчиво протянул:

— Да пожалуй, что никто, ежели всем помереть придется.

Каждое пренебрежительное замечание невидимого спорщика сопровождалось гулом одобрительных голосов, — словно греческий хор, призванный подчеркнуть и усилить значение слов ведущего актера.

От подобной бестелесности оппонента монах чувствовал себя неловко, ибо казалось, что его слова, не достигая конкретного человека, канут бесследно в призрачной темноте.

Он попытался пройти вперед, чтобы разглядеть мужчину, но в нашем укрытии было слишком тесно, да и ноги сидящих, вдруг распрямляясь перед ним, не давали шагу ступить. Паломники защищали оратора, высказывающего их собственные мысли и надежды.

Монах благоразумно отступил на прежнее место, понимая, — если будет стремиться пробраться дальше, то неизбежно упадет, что не прибавит ему достоинства.

Уже спокойнее он заговорил.

— К кому вы идете? К человеку, который лжет каждому, обещая с помощью сушеных ящериц и жаб, прочей нечисти избавить от горя, предсказать будущее. Как дохлая тварь, брошенная в огонь или растолченная в порошок, может спасти вас и тех, за кого вы просите?

Голос, поддразнивая говорившего, меланхолически вопросил:

— Так ты не веришь в сказанное в Святой Книге?

Глаза монаха едва не выскочили из орбит от подобного кощунственного предположения, но незнакомец продолжал безмятежно.

— Разве в книге Товита не сказано, что если кого мучит демон или злой дух, то следует курить перед таким человеком сердцем и печенью рыбы, а рыбья желчь способна исцелять бельма на глазах? Возможно, волхвы, лекари открыли такие же полезные свойства в других тварях и теперь используют их во благо людей?

Монах гневно воскликнул:

— Ты кощунствуешь! А Книга говорит, что мерзок пред господом прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых.

Неожиданно он замолчал с приоткрытым ртом и ошеломленным выражением лица. И через секунду высказал то, о чем я уже размышлял некоторое время.

— Ты, кого я не могу видеть, слишком многое знаешь из Святого Писания. Да не отступник ли ты, принявший, а потом отринувший истинную веру?

Впервые голос безмолвствовал. Монах тоже прекратил свои обличения и уселся на прежнее место, опустив голову на сложенные руки.

Снежана задумчиво и сочувственно смотрела на него. Она никогда не вступала в споры, то и дело возникающие по поводу искусства волхвования, считая, что использование этого дара не может принести вреда. Как и многие люди, ведунья полагала недопустимым и противным человеческой природе лишь черное колдовство.