Читать книгу "Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер"

Район университета в отсутствие студентов был похож на тарелку с остатками ужина: какие-то хиппи, скалолазы, местные, буддисты, велосипедные маньяки, нищие. Мы катались на велосипедах по зеленым улицам; изо всех окон гремели Grateful Dead и Violent Femmes.

Мы тусовались с моим братом и его друзьями. Тогда альпинизм считался альтернативной культурой, а альпинисты — панками и любителями пива. Альпинисты были всего лишь одним коржом многослойного пирога чудаков, населявших Боулдер. По улицам ходили босые люди. Волосы или носили до талии, или брились налысо, или щеголяли стрижками, словно сделанными маникюрными ножницами (между прочим, мой братец и его клочковолосые приятели стриглись именно так). Никто не работал. Дни проводили или в горах, или слоняясь по Перл-стрит, или бренча на гитаре, или участвуя в сатсангах.

Я окунулась в эту жизнь со своей подругой Джулией. Она была идеальной спутницей — калифорнийка с безупречной внешностью: длинные прямые волосы, открытое, как кусок намасленного тоста, лицо. Она готова была попробовать всё. Однажды я видела, как она ест бутерброд с арахисовым маслом, салатом, соленым огурцом и майонезом. Мы катались на досках в порожистых ручьях. Ужинали с кришнаитами. Уходили высоко в горы и ели кислоту — решение всех мировых проблем. (Ведь мы всего лишь муравьи, поэтому…)

Каждый день светило солнце, каждый вечер была гроза; на город набегали высокие облака и омывали всё и вся мощными потоками. Когда шел дождь, мы сидели в кафе, пили эспрессо и читали газеты. Примерно через час тучи исчезали, словно экспресс-команда уборщиц, поработав, запрыгивала в свой фургончик и уносилась прочь, а город был отмыт, очищен и прекрасно пах.

Я одолжила, точнее, просто взяла у брата велосипед, а Джулия таким же образом взяла чей-то еще, и мы поехали в «Барбекю папаши Брюса», где познакомились с буддистами. Они все были белыми, и у всех были или длинные волосы до пояса, или бритые головы. Пойдемте петь мантры, сказали они и пригласили нас в «Наропу» — буддистский университет через дорогу, основанный Чогьям Трунгпа Ринпоче. Назвали место и время. (Что они делали в мясном ресторане? Не припомню, чтобы у «Папаши Брюса» была вегетарианская страничка в меню.)

Я уговаривала Джулию пойти со мной. Та хоть и готова была попробовать что угодно, но от буддистских мантр отмазалась.

— Они какие-то страшные, — сказала она. — Как будто видят тебя насквозь. — Тут ее пробрало. — Как будто заглядывают тебе прямо в душу! — Джулии всё казалось смешным.

Она была права, буддисты держались с таким видом, будто им все на свете известно, в том числе то, чем мы занимаемся. Мы все еще были подростками, со свойственной подросткам подозрительностью. Нам не хотелось, чтобы кто-то еще знал, чем мы заняты.

Но всё равно: мантры. Что это вообще такое? Любопытство одержало верх. И вот однажды летним днем, незадолго до грозы, я очутилась в пыльном коридоре кирпичного здания, где располагался буддистский университет. Я опоздала минут на пятнадцать — в то время для меня это было нормально. Из-за дверей доносилось гулкое монотонное пение. Как будто там, за стеной, собрались киты с на редкость потрясающим чувством ритма.

Я села у двери и прислушалась. Я осталась бы подольше, а может, и вошла бы, но эти звуки почему-то меня оттолкнули. «Уходи, всё это не для тебя, — говорили они мне. Это для серьезных людей с голосами, как у китов. Ты не можешь даже поднять грязные трусы с пола. Какие мантры?»

Потом мы с Джулией разъехались, и я попрощалась с Боулдером. Пора было возвращаться в Сиэтл и начинать зарабатывать на жизнь.

Мы приехали домой, и там Люси сразу забралась ко мне на колени. Она была на грани слез.

— Хорошо, что ты такая большая, — сказала она. — Я на тебе умещаюсь.

Я все еще казалась ей большой и все еще была утешением. Я обнимала ее, пока впечатления от школы не улеглись.

Помимо позы трупа, в йоге есть еще одна простейшая асана — тадасана, или поза горы. Тадасана сбивает с толку: ведь вы просто стоите, а преподаватель при этом внушает, что на самом деле вы занимаетесь йогой. Во время тадасаны преподаватели обычно говорят много — может быть, потому, что удается наконец перевести дыхание. Или потому, что тоже не верят, что тадасана — настоящая йоговская поза, вот и окружают ее цветистыми рассуждениями, чтобы поднять ее статус.

Есть одна хитрость в выполнении позы горы: одинаково прижимать к полу все четыре «угла стопы». И опускать копчик к полу. И поднимать грудину, не выпячивая ребра. И удлинять заднюю поверхность шеи. А еще — не напрягать живот. Столько хитростей — а ведь на самом деле никакой хитрости нет!

Учителя говорят и говорят во время тадасаны, а у учеников тем временем возникает всё больше подозрений. Они вдруг понимают, что уже не на занятии, а попали на какие-то переговоры. Учителя пытаются их в чем-то убедить: в том, как важно просто стоять и ничего не делать. Никто на это не покупается. Ведь золотое правило переговоров гласит: тот, кто больше всего болтает, в итоге и проигрывает.

С другой стороны, может, учителя и вправду верят во всё это?

Как со всеми позами йоги, мои отношения с тадасаной со временем поменялись. Сначала асана казалась простой. Но потом, когда на меня обрушился этот поток информации, поза вдруг показалась невероятно сложной. Мой ум стал путешествовать по всему телу, пока я выполняла тадасану, и проверять — как там стопы, как ягодицы, как живот.

Потом мне стало нравиться. Часто преподаватели просят вас выполнить тадасану с закрытыми глазами. Тогда поза становится похожей на позу трупа; она ведет вас прямо к пратьяхаре, тому самому ускользающему «погружению внутрь», о котором говорила Фрэн. И когда вы погружаетесь в себя, что же вы чувствуете? Я в позе горы ощущала тяжесть.

Объясняя позу горы, преподаватели часто использовали выражение «пустить корни». Пусть ваши стопы укореняются в земле, говорили они. Но у меня вместо укоренения выходила тяжесть. Я была как гора; я становилась тяжелее. Не позволяла своим стопам, своему телу двигаться. Идея была радикальной: не надо было быть ни к чему готовой, никуда идти. Стоя на месте, я понимала, что неподвижность — тоже сила.

В самом слове «гора» присутствует тяжесть. Это прекрасное слово. Как гора. У него массивное звучание. У Джерри Гарсиа[39]была подружка, которую звали «девушка-гора». У Crucifucks (группы Стива Шелли до того, как он присоединился к Sonic Youth) была «Песня о горе».

Тяжелая, неподвижная, крепкая, непоколебимая. Женщины не должны быть такими. Но Люси сказала, что я кажусь ей большой. И я была рада быть большой.

22. Пашчимоттанасана[40]

Я слонялась по улицам, одинокая, как облако. От двери своего коттеджа в Чаутауке к подножию гор. Звучит как строчка из брошюры о горном курорте. Но, уверяю вас, всё было куда реальнее, чем в брошюре. Теперь каждая минута моей жизни была реальнее, чем все прошедшие годы с тех пор, как мой муж впервые взял меня за руку и я поняла, что нам суждено быть вместе, с тех пор, как родились мои дети.