Читать книгу "Осада церкви Святого Спаса - Горан Петрович"

Всем, у кого был хоть какой-то голос, игумен Григорий наказал непрерывно петь, чтобы ни на миг не умолкали слова молитвы о спасении. Кроме того, тоже по распоряжению игумена, люди, укрывшиеся в монастыре, передавали друг другу, что для избавления Жичи от страшного зла следует словом поддерживать повесть, потому что именно через пустоты и трещины в ней прежде всего могут пробраться немота и мрак.

Итак, пока одни взывали к Господу, другие передавали друг другу слова преподобного, что нужно зажечь все свечи, долить масла во все лампады перед иконами, побольше выкрутить фитили в лампах, хорошо осветить каждое лицо (чтобы глаза смотрели в глаза), освободить от тени каждую складку на настенной живописи, каждую и глубокую, и мелкую нишу в кельях, каждый уголок странноприимного дома, вплоть до мышиных нор.

И постепенно, огонек за огоньком, трепещущее сияние щедро залило и обе церкви, и все остальные постройки монастыря. Его оказалось больше, чем требовалось, поэтому лишний свет мужчины собрали в мешки, завязали их тоненькими язычками пламени и доставили груз в Савину катехумению над притвором, чтобы пролить его в дольнюю ночь в тот день, когда придет черед открывать окно в скудное сегодня. Женщины, чьи руки привыкли вязать и ткать, гребнями вычесывали язычки пламени и сплетали их вместе с серебряными волосками, выдернутыми у стариков. Этой пряжей они затыкали все маленькие отверстия – замочные скважины, щели вдоль косяков и возле ставень, чтобы и здесь не дать протиснуться тьме. Справившись с этим делом и даже не передохнув, они начали выворачивать карманы, потом бросились на кухню снимать со стен висящие на гвоздях котлы, медную посуду и кадушки и перевешивать их дном к стене, вытаскивать из незаполненных бочек затычки, снимать крышки с пустых квашней и ушатов – нельзя было позволить, чтобы хоть где-нибудь притаился мрак.

В скриптории иноки внимательно листали книги, искали места, где темнота могла пробраться в начало и конец главы, а писец Ананий добавлял записи: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, соверши крестное знамение, от зла защиту воздвигни».

Двадцать седьмой день

I

Довольно длинное ругательство, к тому же с концами, завязанными мертвым узлом, чтобы по дороге оно не распустилось

В тот же миг, когда вернувшаяся в Царьград троица положила на стол перед правителем Республики Святого Марка перо, отобранное у несчастного менестреля, Энрико Дандоло почувствовал, что на сердце у него потеплело и в целом значительно полегчало. Антонио Балдела, медикуса из Солерно, который заботился о состоянии здоровья дожа, дож тут же узнал по невыносимому смешанному запаху серы и камфоры, как только тот показался в дверях. Надо сказать, что все его бессмысленные способы лечения ничуть не помогают, думал старец, нетерпеливым движением руки одновременно и отгоняя запах, и давая понять, что отказывается от обычного утреннего осмотра. Вот, например, что умеет этот гордый magister Antonius?! Крутить головой и тяжело вздыхать? По десять раз в день щупать ему пульс?! То и дело менять терапию?! Против замороза – теплые ванны?! От мешков под глазами – белила, чтобы не было видно?! Для мочеиспускания – облегчаться как можно чаще?! Против сильного напора крови и затрудненного дыхания – пиявки?! От сильных ветров и язвы в желудке – травы из недоступных лесных чащоб?! Против общей слабости – маловразумительное бормотание непонятных терминов?! По поводу преклонного возраста – ученые тирады о том, что коль скоро перевалило за девяносто, то все его болезни неизбежны?! Для иссохшего тела, чтобы не сломать руку или ногу и не свернуть шею, – совет поменьше двигаться?! Послушать его, так надо просто улечься в постель и ждать, когда смерть укроет и споет колыбельную! Одни глупости!

– Не могу понять, почему я до сих пор терплю его?! – процедил слепой дож и безошибочно нащупал на столе перо, которое ему только что доставили из Салоник.

– Медикусы?! – вслух недоумевал он, поглаживая перышко, стараясь кончиками пальцев вобрать всю его мягкость и наслаждаясь тем, что по телу разбегаются приятные мурашки. – Умничают, только и знают, что умничают! Важничают, а сами не могут понять, что лучшее средство против любой болезни – это хорошее настроение! Вот как много радости может принести одна-единственная пушинка! Еще восемь перышек, и плащ будет полноценным! – удовлетворенно подытожил старец и перешел к размышлениям о том, кого из двух предводителей крестоносцев поставить номинальным властителем Латинской империи.

– Итак, – рассуждал дож вслух, доставая из кошелька данные ему ранее слова и пытаясь не упустить ни одной детали. – У маркграфа Бонифацио Монферратского решительный характер, он предприимчив, храбрости ему не занимать, пользуется особым авторитетом среди рыцарей. Но это большой вопрос, сможет ли Республика рассчитывать на дополнительные привилегии при этом своенравном ломбардце? Нет, маркграф никак не подходит! В отличие от него граф Балдуин Фландрский покладист, снисходителен, он так спокоен, что иногда даже складывается впечатление, что его вообще нет. Однако именно такие люди, почувствовав власть, в мгновение ока из ягненка превращаются в волка. Исподтишка мстят за любую мелочь, должно быть, потому, что сами же и унижали свое собственное достоинство больше всех. Да, граф Балдуин тоже не лучший выбор! С другой стороны, остальные бароны еще более алчны и властолюбивы. Действительно, кого же объявить императором нового Латинского государства?

Так дож Энрико Дандоло советовался с самим собой, когда ему доложили, что пришел ответ от болгарского царя Калояна. На этот раз его дерзкий ветрище ничего не похитил в Константинополе. Напротив, один из венецианских шпионов принес мешок, который Разбойник опустил на землю возле западных Военных ворот. Послание было ясным. И достаточно красноречивым.

Мешок содержал головы трех посланников, отправленных недавно в Тырново для переговоров об украденных перьях. Отрубив головы послам, Калоян отсек и возможность любого дальнейшего обсуждения этой темы. Энрико Дандоло почувствовал, что его снова охватывает холод. Окровавленных голов он не видел, но зато отлично их слышал. Властелин болгарского царства вместо веревки завязал мешок лоскутком того ветра, который знал все языки. Этот лоскуток представлял собой довольно длинное ругательство на безукоризненном латинском языке. Чтобы фраза по дороге не распустилась, ее концы были завязаны мертвым узлом.

II

Шесть крестоносцев, шесть венецианцев и постукивание шести палок

После того как наконец были утолены и самые низкие страсти, ad honorem Dei et Sanctae Romanae Ecclesiae, а в захваченном городе больше не осталось ничего, что можно было бы ограбить и сжечь, победители приступили к взаимным переговорам. Наученные опытом, крестоносцы решительно отказались вести их на венецианских галерах, качавшихся на волнах залива. Так что совет из шести крестоносцев и шести венецианцев был созван в начале мая 1204 года в бывших покоях василевса в Влахернском дворце.

Среди других важных вопросов вече должно было принять решение и о том, как союзники поделят территорию новой Латинской империи и управление ею, а также насколько кого следует прославить в хрониках Четвертого крестового похода. Между тем, равное число голосов у каждой из переговаривающихся сторон не позволяло ни одной из них добиться перевеса. Препирательства, бурные ссоры, даже оскорбления начинались обычно ранним утром и со все большей горячностью продолжались до поздних вечерних часов. Крестоносцы утверждали, что венецианцы все как один несправедливы (tutti iniqui). Венецианцы же, ссылаясь на мартовскую договоренность, постоянно повторяли, что крестоносцы все подряд лжецы (tutti falsi). И те, и другие использовали любые возможные способы нажима друг на друга, включая и многочисленные обещания, и ужасающие проклятия. Однако приемлемое решение не просматривалось даже в далекой перспективе. Напротив, существовала опасность, что переговоры затянутся до бесконечности, притом без какого-либо шанса привести их к завершению. Все чаще и чаще их участники хватались за мечи и кинжалы, и уже казалось, что в любой момент кровь может окропить разложенные по столам исчерченные карты Константинополя и бывшей Византии и только что написанные страницы истории похода.