Читать книгу "Трагедия русской церкви 1917-1953 гг. - Лев Регельсон"

Замысел этой работы, посвященной истории Русской православной церкви после 1917 года, складывался в непосредственной и органической связи с теми духовными исканиями и событиями, которыми отмечена Ее история за последние десять лет. Открытое письмо патриарху отцов Н. Эшлимана и Г. Якунина положило начало постепенному просветлению той туманной атмосферы благочестивого мифа, которая скрывала правду о Русской церкви от нее самой и от ее искренних друзей. Значительность и новизна этого духовного акта заключалась не только в обличении государственного насилия над Церковью, хотя и это было сделано с большей энергией и убедительностью, чем кем бы то ни было прежде.

Главное заключалось в преодолении той бездуховной прикованности к внешней стороне жизни, которая в современной России заставляет каждого искать корни своих болезней где угодно, но только не в себе самом. Обычное бессильное негодование против лживости и жестокости государственной политики начало сменяться стремлением «навести порядок в собственном доме», не дожидаясь возникновения «благоприятных условий», ибо для духовного, церковного делания всякое время благоприятно, и время скорбей и гонений, быть может, благоприятно в наибольшей степени.

Отрезвляющее впечатление, произведенное «Открытым письмом», было связано не столько с разоблачением очередной попытки насильственного уничтожения Церкви, сколько с разоблачением той дряблости церковного духа, той вовлеченности в мирскую стихию, той зараженности страхом и ложью, которые обнаружились при этом в самой Русской церкви, в особенности в ее высшей иерархии.

Однако, когда встал вопрос о выходе из этого болезненного и невыносимого состояния, вскоре стало очевидным, что путь обличений и призывов, направленных к архиереям, также несостоятелен. Хотя несомненно, что преодоление всякого церковного кризиса начинается с личного духовного подвига, а характер нынешнего кризиса требует этого подвига прежде всего от епископов, однако именно здесь вскрывается самая глубокая болезнь современной русской церковности, наглухо закрывающая возможность для такого спасительного усилия.

Трагизм нынешнего положения – не в том, что патриарх и большинство епископов избрали путь малодушного сервилизма, усугубляющий в новых условиях худшие традиции эпохи церковно-государственной симфонии, но в том, что усилия отдельных ревнителей сохранить Церковь от растления и разрушения пресекались не только государственным насилием, но прежде всего и главным образом – насилием церковно-административным.

Ярким прецедентом, убившим всякую надежду отдельных епископов на возможность самостоятельной церковной инициативы, была судьба владыки Ермогена (Голубева), который в период «хрущевского гонения» сумел, опираясь на поддержку духовенства и верующего народа, не выходя за рамки гражданской законности, успешно противостоять государственному нажиму. В двух епархиях он сохранил храмы от закрытия в период, когда была ликвидирована половина приходов Русской церкви. Однако владыка Ермоген, проявивший реальность своей архипастырской власти перед лицом гражданских чиновников, оказался духовно безоружным перед насилием со стороны тех же чиновников, когда оно осуществилось не прямо, а через посредство патриарха Алексия, устранившего владыку Ермогена под видом «увольнения на покой» от архиерейского служения и сославшего его в удаленный монастырь. Аналогичная судьба постигла тех епископов, которые пытались возражать против постановления церковного управления, изъявшего контроль над церковным имуществом из рук иерархии и передавшего этот контроль в руки старост, а через них – в руки местных органов гражданской власти.

В сознании и сердце епископов не мог не возникнуть трагический конфликт между требованиями церковной совести и архипастырского долга, с одной стороны, и требованием административного послушания патриарху – с другой. Конфликт этот неизменно решался в пользу послушания, порождая чувства уныния, безнадежности, бесплодности каких-либо попыток проявления церковной инициативы, в малейшей степени противоречащей очередному повороту курса государственно-церковной политики. Однако всякий другой путь казался покушением на величайшую святыню – церковное единство…

Такой принципиальный разлад в недрах церковной совести, такой безысходный конфликт между требованиями церковной правды и церковного единства свидетельствовал, конечно, не о том, что Церковь не может сохранить свою чистоту в условиях недоброжелательства гражданской власти, но о том, что существует глубокий дефект в самом церковном сознании, в самом понимании природы и структуры Церкви. Как следствие этого дефекта сознания над Русской церковью нависла, с одной стороны, угроза распада на враждующие между собой части с различной политической ориентацией, с другой – угроза «канонического плена», позволяющего одному человеку, ставшему патриархом не без помощи «мирских начальников», завести церковь в бездну духовного падения, явным образом не нарушая при этом букву православных догматов.

Реальность первой угрозы доказывается опытом церковных расколов 20-х годов, а также тем фактом, что и в настоящее время Русская церковь распадается, по крайней мере, на пять частей: две на территории СССР – Московская патриархия и катакомбная Церковь, малочисленная, но хранящая богатое духовное наследство, и три «юрисдикции» за рубежом – синодальная («Карловацкая»), западно-европейская и американская, каждая из которых, по-видимому, остается в глубинном экклезиологическом смысле принадлежащей к Русской церкви, несмотря на все временные попытки того или иного решения проблемы административно-канонического управления.

Реальность второй угрозы – «канонического плена» – доказывается постепенной эрозией православного церковного сознания, вызываемой длительным и настойчивым воздействием на него со стороны официальной государственной идеологии через посредство Высшего Церковного Управления. Эта постепенная эрозия едва не перешла в духовную катастрофу, когда после смерти патриарха Алексия возникла вполне реальная возможность, что патриархом Русской церкви станет митрополит Никодим (Ротов).

В «Обращении к Поместному собору 1971 г.» священника Н. Гайнова и мирян Ф. Карелина, Л. Регельсона и В. Капитанчука на основании тщательного исследования было показано, что митрополит Никодим с группой богословов на протяжении многих лет развивал и насаждал в Русской церкви новое, соборно не обсуждавшееся учение в духе апокалиптического религиозного коммунизма, в котором давалась новая догматическая формулировка тех основ христианской веры, которые не были сформулированы в Догматах вселенских соборов.

Ни в какой степени не отрицая свободы богословского творчества в Православной церкви, авторы «Обращения», помимо анализа сомнительных аспектов нового учения, указали на тот глубоко тревожный факт, что внедрение нового учения и с ним новой духовности производилось путем целенаправленной смены состава епископата, так что несколько десятков новых епископов были поставлены под влиянием и по выбору митрополита Никодима, пытавшегося таким образом усилить свои позиции среди русской иерархии. При существующей практике иерархического взаимоотношения между патриархом и епископами ничто не могло помешать митрополиту Никодиму, если бы он стал патриархом, сменить весь состав русского епископата. Очередное колебание государственной политики, совершившееся – мы верим – не без Промысла Божьего, помешало митрополиту Никодиму прийти к власти в Церкви и привело к этой власти иерарха более консервативного в отношении богословских новшеств. Однако пережитая опасность с ужасающей очевидностью вскрыла тот факт, что в сознании и в практике Русской церкви, во всяком случае в той ее части, которая административно подчинена Московской патриархии, нет никаких начал, никаких принципов, которые могли бы воспрепятствовать такому духовному насилию над всей Церковью со стороны одного иерарха, вставшего во главе Церковного Управления и пользующегося поддержкой государственной власти.