Читать книгу "За стенами собачьего музея - Джонатан Кэрролл"

Однажды вечером мы прогуливались по берегу озера, погода была ветреная и прохладная. Как ни странно, но именно мысль о том, что мы вскоре сможем забраться в теплую уютную постель, удерживала нас под открытым небом. Мы просто оттягивали этот момент, предвкушая предстоящее блаженство. Я рассказал ей о своем визите в венский музей.

Она немного помолчала, потом спросила:

— А Брейгеля ты видел? Нет? Странно, я думала ты обязательно его посмотришь. Особенно его «Вавилонскую башню». Она очень похожа на ту картину, о которой ты рассказал. Целый мир кружится вокруг башни, каждый человек на своем месте и старается сделать свое дело как можно лучше. Лежа в больнице, я прочитала весь Ветхий Завет, а то всегда хотелось, но как-то руки не доходили. Знаешь историю Вавилонской башни? Особенно меня удивило, что она такая короткая. Всего несколько абзацев.

— Про Вавилонскую башню? Конечно. «И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли».

— Ты знаешь текст наизусть?

— Удивлена? В детстве отец каждый вечер перед сном читал мне Библию. Это были редкие моменты, когда мне удавалось побыть с ним наедине, поэтому я делал вид, что она меня страшно захватывает. Все эти древние слова очень быстро меня усыпляли. Врачи, перед тем как приступить к практике, должны приносить клятву Гиппократа. А архитекторам в качестве своей профессиональной клятвы следовало бы произносить «Построим себе город… «.

Уже почти стемнело, но даже и в сумерках я заметил на ее лице неодобрение.

— В чем дело?

— По-моему, это совсем не смешно. Смысл этой истории в том, что Человек вырос из коротких штанишек и решил этой стройкой бросить вызов Господу. Посмотреть, способен ли он создать что-нибудь столь же величественное, что и Бог. Клятва Гиппократа гласит, что врач должен служить человечеству. А архитекторы, по-моему, вовсе не должны давать обета вызова Богу своим творчеством.

— Верно, но с моей точки зрения, в этой истории интереснее всего другое: Бог остановил людей, попытавшихся наилучшим образом использовать то, чем Он сам их наделил! Он сказал: «Вот один народ… и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать». И Он сошел и рассеял их. Как если бы я подарил тебе «феррари», а когда ты разогналась бы на нем до двухсот миль в час, рассердился и сделал так, чтобы он вообще больше не мог двинуться с места. Это же бессмыслица какая-то! Люди говорили на одном языке и прекрасно понимали друг друга. И наградил их этим даром сам Господь. Иначе бы у них и в мыслях не было затеять строительство чего-либо, подобного Башне. И все шло хорошо. Но через некоторое время — что совершенно естественно — одному из них приходит в голову абсолютно реальная идея воспользоваться этой замечательной способностью и возвести нечто совершенно необычное…

— Просто чтобы показать, какие они замечательные. Гордыня ни к чему хорошему не приводит. Я в отчаянии хлопнул себя по голове.

— Но тогда зачем же Господь дает нам «феррари», если на самом деле не желает, чтобы мы использовали его на полную мощность?

— Может быть, «феррари» просто не предназначены для езды со скоростью в тысячу миль в час. Уайетт Леонард на том обеде рассказал очень интересный случай. Один его знакомый много лет занимался карате и имел черный пояс. Короче говоря, был настоящим мастером. Как-то раз один из учеников спросил его, что делать если на улице к тебе вдруг пристанут несколько крутых парней и начнут задираться. Знаешь, что ответил мастер, Гарри? «Я бы сделал ноги». Разве не замечательно? Получается, вся эта самооборона сводится к одному: достигая определенного уровня, ты твердо знаешь, что можешь одним ударом убить любого, но ты уже настолько уверен в себе и так высоко себя ценишь, что просто не считаешь нужным так поступать. И делаешь ноги.

— Не вижу связи.

— Посмотри на себя. Все знают, что ты самый лучший. Ты удостоен всех премий. Ты спроектировал великие здания.

— А вот Венаск так не считал.

— Венаск был твоим учителем карате. По-моему, он пытался втолковать тебе, что следующей ступенью для тебя должен стать отказ от стремления делать себе имя. Разве не поэтому у тебя случился нервный срыв — поскольку в душе ты сознавал, что это справедливо, но ни— как не мог смириться? Помнишь, ты сам как-то говорил, мол, ты забросил работу, когда перестал видеть в своих зданиях людей? Ты достиг стадии, когда начал работать лишь для себя. Остался только ты сам, твои здания, твое эго. Я прекрасно понимаю, почему ты больше не мог видеть в них людей. Просто каждую комнату в своих зданиях ты заполнил собой.

— Ты сейчас похожа на одного из современных гуру.

— Перестань, Гарри. Ты завидуешь мне, поскольку я в принципе довольна своей жизнью. Это, конечно, не значит, что больше мне вообще ничего не нужно или что… ну, скажем, что я отказалась бы от еще более совершенной руки, если бы представилась возможность ее получить. Тем не менее мне нравится моя жизнь и… Ты вот утверждаешь, что счастлив, когда работаешь. О'кей, но это вовсе не так — ты самый неуемный из всех, кого я знаю. Даже за работой ты не можешь усидеть на месте. Разве это счастье? Удовлетворенность? Что хорошего, если ты каждый день проживаешь, будто переступая босыми ногами по раскаленному полу? Разве смысл жизни не в том, чтобы обрести наконец хоть какой-то покой?

— Нет, чтобы бороться. По мне, так ты просто счастливица, если пребываешь в мире с самой собой, но вот я отказываюсь быть в мире с твоим миром. Потеряй руку я, я бы непременно постарался сам спроектировать себе новую, причем лучшую из всех когда-либо придуманных. Разве это плохо? Разве неправильно стремиться быть самым лучшим?

— Неправильно будет, милый, если ты никогда не добьешься своего. Ты поднимаешь какую-то вещь и говоришь «Кажется, я нашел то, что искал! « Ты в восторге, но подносишь ее к свету и видишь — подобная у тебя уже была. Д это ведь так обидно.

Ты говорил, что впервые в жизни, строя здание, испытываешь подлинное вдохновение. И что это — результат магии? Но черт побери, Гарри, ты и с помощью этой магии работаешь так же, как и всегда. Испытываешь то же напряжение и то же отчаяние, которые угнетали тебя и раньше. Разве не лучше было бы использовать магию иначе? Вспомни людей, затеявших строительство Вавилонской башни, и то, как они злоупотребили дарованной им волшебной силой. Может быть, построй они ее во славу Господа или просто из радости созидания, из радости иметь возможность работать сообща, понимая друг друга с полуслова, и Бог не стал бы им мешать. Язык дан. нам для того, чтобы лучше понимать друг друга, а не соперничать между собой.

Первая смерть принесла с собой и первое волшебное событие, хотя осознал я это лишь значительно позже. Сарийский сварщик по имени Махмуд подключил неисправный ацетиленовый баллон, который, взорвавшись, как бомба, отшвырнул несчастного футов на десять. Когда я появился на месте происшествия, возле тела уже стоял на коленях Хазенхюттль, с которым мы уже давно не виделись, и, кажется, отчаянно пытался вернуть несчастного к жизни. Вокруг сгрудились люди, причем на лицах у всех застыло одно и то же странное выражение. Они были похожи на зевак, столпившихся на месте автокатастрофы — никто не шевелился и не переговаривался. Сзади подошел Палм и положил руку мне на плечо.