Читать книгу "Серафина - Рейчел Хартман"

— Я позволил тебе жить, потому что знаю: ты не расскажешь ардмагару о том, что слышала, — говорит он. — Никому не расскажешь.

— На чем основывается это предположение? — Распластываюсь сильнее. Я не представляю угрозы.

— Твоя верность и фамильная честь должны быть достаточным основанием, — кричит он. — Но ты признаешь, что их для тебя не существует.

— А если я верна своему ардмагару? — Или, по крайней мере, его идеям.

Отец плюет огнем мне под ноги; отпрыгиваю, но чувствую запах подпаленных когтей.

— Тогда подумай вот о чем, Линн: мои друзья среди цензоров говорят, что ты в опасности.

Официально я ничего не слышала, но уже давно ожидала. И все же раздуваю ноздри и поднимаю шипы на голове, словно я изумлена.

— Они сказали, почему?

— Подробности они скопили, но неважно, что ты сделала. Ты в списке. Если ты расскажешь, что обсуждалось на моих сокровищах — или сколько нас было, или кого ты видела — твое слово будет против моего. Я объявлю тебя душевнобольной и опасной.

На самом деле, я и вправду опасно больна, но до этого момента я была больной, которая разрывалась между домом и желанием вернуться в Горедд. Больше я не разрываюсь.

Отец карабкается по склону ледника, чтобы легче было взлетать. Лед ослаб и сильно подтаял за лето; под когтями от него отрываются куски размером с мою голову, они катятся ко мне, разбиваются на части. Обрушив туннель, он потревожил весь ледник; я вижу во льду глубокую трещину.

— Залезай, детеныш, — кричит он. — Я отведу тебя обратно к матери. Больше на юг ты не отправишься, я прослежу, чтобы Кер аннулировал твои визы.

— Генерал, ты мудр, — говорю я высоким голосом, имитируя чириканье недавно вылупившегося. Но за ним не лезу, мысленно произвожу расчеты. Я должна его остановить. — Приведи меня в ард. Если на юг больше нельзя, не пора ли мне спариваться?

Отец уже добрался до вершины ледяного пика. Он выгибает шею, вздувая мускулы. Позади него взошла луна, окутав его удивительным сиянием. Выглядит он угрожающе, моя трусость почти непритворна. Мне нужно рассчитать еще несколько векторов и учесть трение. Станет оно другом или врагом? Незаметно расправляю крыло, чтобы точнее определить температуру.

— Ты дочь Имланна! — вскрикивает он. — Ты можешь заполучить любого из тех генералов, кого видела сегодня. Можешь хоть всех — в том порядке, в каком пожелаешь.

Как заставить его говорить, если у меня рот занят? Отшатываюсь в преувеличенном изумлении, наигранно для дракона, но отец принимает это как должное, даже не усомнившись.

— Я все устрою, — говорит он. — Ты не самая мощная из самок, но летаешь умело, и зубы у тебя хорошие. Они почтут за честь породниться со мной. Только пообещай разбить все слабые яйца прежде чем они вылупятся, как мне следовало разбить яйцо Ормы.

Ох, Орма… Только по тебе я буду скучать.

Быстро и четко выстреливаю огненным шаром, метя в тонкую опору под ледяной стеной. Это нарушает баланс всей конструкции. Под моим отцом распахивается трещина; лед с натужным криком сползает с вершины. Я отпрыгиваю с его пути и торопливо бросаюсь вниз по морене, спотыкаясь о булыжники до тех пор, пока не удается оттолкнуться и взвиться в воздух. Вместе с потоками воздуха, вызванными развалом ледника, кругами поднимаюсь вверх. Нужно изо всех сил лететь куда угодно, прочь отсюда, но я не могу решиться оставить его. Я должна увидеть, что сделала: это моя боль, я ее заслужила и буду нести с собой до конца своих дней.

Мы оба это заслужили.

В соответствии с моими вычислениями, его тяжесть и температура сделали лед слишком мягким и скользким, чтобы когти могли хорошо зацепиться. Он не сумел оттолкнуться вовремя и упал в разлом. Сверху — с участка, который я не приняла в расчет, — на него упал ледяной шип, придавив крыло. Возможно, что и проткнув. Кружу над ним, стараясь понять, мертв ли он. Пахнет кровью — серой и розами, — но он рычит и бьется, следовательно, жив. Включаю все квигские устройства, какие только есть у меня при себе, и скидываю на него; они мерцают в лунном свете, и скорее всего издалека кто-нибудь примет их за сокровища. Его найдут.

Кружу в небе, прощаясь с Танамутом — со скалами, небом, водой, со всем драконьим народом. Я отреклась от отца, разбила свою семью, обещания, все. Я теперь предатель.

Ох, Орма… Берегись его.

Балдахин постели танцевал призрачную сарабанду в потоках теплого воздуха. Какое-то время я смотрела на него невидящим взглядом, чувствуя, будто меня раздавили и вынули кости.

Каждое следующее воспоминание матери заполняло пробелы, помогая понять, какой она была. Первое из них, увиденное так давно, сорвало чешую с моих невидящих глаз и разрушило мой покой, как я думала, навсегда. Следующее наполнило меня отвращением к ее бездумному эгоизму, сейчас я уже могла себе в этом признаться. После третьего я ей завидовала, но теперь… что-то изменилось. Не она — мертвеца изменить нельзя — а я сама. Я изменилась. И, поняв причину, крепко прижала ноющее левое запястье к груди.

На этот раз я почувствовала ее мучения, и мои собственные отозвались эхом. Она предпочла папу семье, стране, собственному племени, всему, с чем выросла. Она любила Орму — насколько драконы могут любить — и это сильно помогло мне проникнуться к ней симпатией. Что же до звенящей пустоты в нутре, то она была мне особенно знакома.

— Я думала, никто больше такого не чувствовал, матушка, — прошептала я балдахину. — Я думала, что совсем одна — и что немного сошла с ума.

Перина прекратила попытки меня проглотить, теперь она больше походила на облако, которое поднялось навстречу ослепительному прозрению: она раскрыла существование заговора против ардмагара. Пусть это тяжело, пусть Киггс презирает меня, а ардмагар клянет, я не могу копить эти слова.

24

Но кому можно было рассказать?

Киггс на меня сердился. Глиссельда стала бы допытываться, откуда я узнала и почему не рассказала раньше. Наверное, можно было соврать, сказать, что Орма только что признался мне, но одна только мысль об Орме отозвалась в сердце болью.

Нужно сказать ему. Мне вдруг стало ясно, что он хотел бы это знать.

Я поднялась с первыми лучами солнца и села за спинет, обняв себя руками, чтобы прогнать утренний холод. Сыграла аккорд Ормы, не представляя, ответит он или уже отправился в неизвестном направлении.

Котенок с гудением ожил.

— Я здесь.

— Эта информация составляет восемьдесят три процента того, что я хотела знать.

— А остальные семнадцать?

— Когда ты уезжаешь? Мне нужно с тобой поговорить.